Сто лет вдохновения. Рассказываем о династии белорусских музыкантов Оловниковых

Владимир Владимирович Оловников родился 16 января 1919 года - через две недели после провозглашения БССР. Разоренный Бобруйск, который захватывали то немцы, то поляки, ранняя смерть отца, мать, несмотря ни на что пытавшаяся дать сыновьям приличное образование… Потом не стало и матери.

Единственной отдушиной для мальчика была Бобруйская музыкальная школа, которую он посещал со дня открытия в 1927 году. "Як яе былы вучань і выхаванец, шчыра дзякую старэйшым выкладчыкам школы Г.Ц. Каплану, Д.С. Карлінер, якія вучылі мяне і добра падрыхтавалі", - напишет он тридцать лет спустя в бобруйской газете "Ленінскі шлях".


В 1934 году юный Оловников поступил в Минский музыкальный техникум. Усердно занимался у известного пианиста Михаила Бергера, но больше всего на свете хотел сочинять. И тут подвернулся случай. Консерватория, техникум, школа для одаренных детей располагались в одном здании на улице Кирова. Симфонист Николай Аладов преподавал теорию музыки во всех трех учебных заведениях и с удовольствием помог парню овладеть основами композиторского ремесла.

Дальше консерватория. Второй композиторский набор, в котором блистали сразу три экстраординарных таланта: Абелиович, Вайнберг, Оловников. Своих преподавателей, способных научить искусству композиции, в БССР еще не было. Класс вел Василий Золотарев - любимый ученик Римского-Корсакова. Он жил в Москве, студенты ездили к нему каждый месяц, и он нагружал их по полной. Только одержимый мог осилить такой сумасшедший режим.

Одновременно Владимир увлекся фольклором. В 1939 году на работу в Минск приехала 33-летняя выпускница Московской консерватории Лидия Мухаринская. Уроженка Тифлиса, она сразу "заболела" белорусскими народными песнями и заразила этой страстью студентов. Оловников повез Мухаринскую в Бобруйск, и ее захватила стихия еврейского народного танца. Много лет спустя из этого вихря впечатлений у молодого композитора родится невероятно яркая "Песня-баллада", посвященная Лидии Сауловне.


В июне 1940 года фортепианные пьесы Оловникова "Недосказанное", "Маленькая баллада", "Навстречу ветру" прозвучали на Декаде белорусского искусства и литературы в Москве. Для третьекурсника это была огромная честь. Вскоре 21-летнего Оловникова приняли в Союз композиторов. Год спустя, 20 июня 1941-го, филармонический оркестр под управлением Ильи Мусина исполнил две части его Первой симфонии. "Особенно удачными следует считать симфоническую поэму М. Вайнберга и симфонию В. Оловникова", - писала "Советская Белоруссия".

Назавтра молодой композитор сдавал последний госэкзамен. "Рано утром, еще не подозревая ни о чем, я поднялся в общежитии, чтобы кое-что немножко повторить, подготовиться к последним государственным экзаменам, - рассказывал Владимир Оловников в телефильме 1980-х годов, запись которого сохранил сын. - Очень рано вышел в консерваторию, и экзамен начинался рано. Меня заперли в классе, дали произведение для музыкального анализа, и я начал готовиться. Через некоторое время в класс ворвался бледный от волнения наш заведующий кафедрой Николай Андреевич Янчук и сказал только одно слово: «война»".

Поначалу никто не думал эвакуироваться, если бы не актеры Брестского драматического театра, появившиеся 23 июня в общежитии консерватории. Словно в подтверждение их жутких рассказов на столицу посыпались бомбы. "С болью в сердце покинул пылающий как факел Минск, ставший для меня родным и любимым городом, - пишет Владимир Оловников в неизданной автобиографии. - Покинул не для того, чтобы искать спасения от фашистов в глубоких тылах эвакуации, а для того, чтобы найти свое место в боевом строю защитников Родины".

"Решил, что надо становиться на защиту своей Родины, которая дала мне профессию".

Владимира Оловникова зачислили курсантом Подольского артиллерийского училища 4 октября 1941 года, и уже ночью личный состав подняли по тревоге. Немцы рвались к Москве. Тогда впервые в его жизни прозвучала команда: "Коммунисты и комсомольцы, два шага вперед!" Наследник дворянской семьи Рынейских в ту пору не был ни тем, ни другим, но не позволил себе отсидеться в тылу. Шесть суток жестоких боев без еды, без теплых шинелей, со старорежимными трехлинейками против немецких танков - об этом кошмаре он не рассказывал даже сыну, и только музыковед Инна Зубрич в 1980-х годах сумела его разговорить и издала небольшую книжку с воспоминаниями композитора.

В сентябре 1943 года правление Союза советских композиторов БССР в Москве ходатайствовало об отзыве Оловникова с фронта. Но тот отказался. В те дни он, гвардии старший лейтенант, заместитель командира по артиллерии 11-го отдельного гвардейского пулеметно-артиллерийского батальона Первого гвардейского Николаевского Краснознаменного укрепленного района, писал друзьям: "Наступать приходится в трудных условиях, преодолевая мощную оборону, минные поля и другие преграды, которые немец создавал почти два года. Хочется идти дальше и дальше вперед, неся радость и освобождение нашим советским людям, и мстить безжалостно за муки и горе народные, за детские слезы, за погибших товарищей".

В рапорте он объяснил свой отказ ехать в Москву: "Я не мог выйти из того боя под Одессой. Не мог покинуть фронтовых друзей".


"В наступательных операциях по изгнанию румыно-немецких захватчиков из Бессарабии с форсированием широкой водной преграды Днестровского лимана товарищ Оловников показал образцы личной отваги, мужества и умения управлять артиллерией батальона. Командуя артиллерийской группой по обеспечению высадки десантных групп укрепрайона на правый берег лимана, тов. Оловников огнем артиллерии батальона в ночь на 22.8.44 подавил огневую систему противника, в результате чего десантные группы успешно высадились и овладели плацдармом. При этом было уничтожено 12 пулеметных ДЗОТ, подавлено семь минометных, четыре артиллерийских батареи и уничтожено до 70 солдат и офицеров противника.

В бою по ликвидации румыно-немецкой группировки в районе Сарата-Мика тов. Оловников, правильно оценив обстановку, умело организовал артиллерийское обеспечение наступающих подразделений батальона, в результате чего батальон захватил в плен свыше 1500 солдат и офицеров противника" - это выписка из наградного листа для представления Оловникова к награждению орденом Красного Знамени.

Читайте также:
"Проблемы тысячелетия": говорим с одним из самых молодых докторов наук в Беларуси
1285 дней на войне: как известный ученый сражался на фронтах ВОВ и дошел до Берлина
"Оркестры его обожали и боялись". Каким человеком был композитор Евгений Глебов?

Он участвовал в освобождении Югославии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии. "Война меня закалила физически и духовно, научила заботиться о людях, отвечать за их судьбы и жизнь, распознавать людей не по словам, а по делам", - подытожил Владимир Оловников свой фронтовой опыт.


Война показала также, насколько важна для него композиторская профессия. "Мучительно переживаю отсутствие музыки. Постепенно теряется слух", "Полтора года оторван от музыки, и это самое большое мое несчастье", "Наступать буду в темпе Presto, а беглый огонь из пушек - только шестнадцатыми в темпе Allegro без пауз", - писал он с фронта друзьям.

 "Полтора года оторван от музыки, и это самое большое мое несчастье".

Стране нужны были песни, и Оловников, считавший себя симфонистом, ответил на общественный запрос. Его первое произведение в этом жанре - "Песню о Доваторе" на стихи русского поэта Александра Лозневого - в 1948 году приобрела закупочная комиссия в Москве. Денег как раз хватило на очень скромную свадьбу. Избранница композитора, в ту пору студентка вокального отделения консерватории Лариса Илюкович, прожила с ним 47 лет.

- Я только недавно понял, почему свои первые песни он написал о Доваторе и Брестской крепости, - говорит сын композитора Игорь Оловников. - Это его главные впечатления о войне и подвигах наших людей.

Больше ста песен сочинил Владимир Владимирович за три десятилетия активного творчества. В них отразилась богатая история страны. "Радзіма мая дарагая…" чуть не стала государственным гимном, но воспротивился сам композитор. После его смерти знаменитую "Песню о Минске" на слова Игната Панкевича признали официальным музыкальным символом нашей столицы. Или еще одна интересная история. "Лесную песню" на стихи Адама Русака хормейстер Геннадий Цитович записал у бывших партизан как народную: суровые мужики пели ее и плакали. А самого композитора чуть не побили бывшие партизанские командиры, когда он на встрече в Ушачах заявил, что сочинил ее в 1954 году: "Да как? Да что вы говорите?! Мы пели ее в лесу у костра, это наша песня". "И знаете что? Они правы, - с улыбкой говорил потом студентам Владимир Владимирович об этом инциденте. - Неважно, кто и когда эту песню написал. Если считают ее своей, пусть забирают. Что подсказано народом, пусть и уходит в народ".


Не забывал Оловников и об академических жанрах. Великолепны его симфонические поэмы "Нарочь" и "Партизанская быль", вошедшие во все хрестоматии по белорусской музыке.

- Отец мог стать выдающимся симфонистом, - уверенно заявляет Игорь Оловников. - Он пожертвовал этой стороной своей деятельности ради безразмерных общественных обязанностей, к которым относился с огромной ответственностью.

Вступив в партию в 1945-м, Владимир Владимирович вскоре стал членом обкома, а затем и ЦК КПБ. Избирался депутатом Верховного Совета БССР шестого и седьмого созывов. Не имея никогда личного автомобиля, ездил по стране на поездах и автобусах, встречался с людьми, узнавал их нужды, помогал. Когда просили - пел, хотя голос его, по словам Игоря Владимировича, оставлял желать лучшего. Но ведь главное в песне - не голос.

- Однажды его подняли телефонным звонком в три часа ночи, - вспоминает сын. - Возле Крыжовки случилась страшная железнодорожная катастрофа. Его включили в состав правительственной комиссии.

При неимоверной занятости общественными делами ни разу не пропустил урок в консерватории. Неофициально его теоретический курс именовался "системой Оловникова". Это был своего рода сопромат для композиторов, охватывающий все аспекты строения музыкальных произведений: от голосоведения до симфонизма.

Его конспектов хватило бы на несколько диссертаций, но он не тратил время на доказательство своей компетенции.


Посчастливилось быть студенткой Владимира Оловникова. Вспоминаю его длинную-длинную металлическую указку, которая безжалостно "обнажала" мои недочеты в нотной тетради. Владимир Владимирович в те дни уже болел, и я ходила на индивидуальные занятия к восьми утра в его скромную квартиру, где хозяйничали коты - полосатая Квинта и ее сын, черный Люцифер. Они сидели на верхней крышке пианино, готовые, казалось, при малейшей ошибке спрыгнуть мне на руки.

- Кошки были о-очень музыкальны! - смеется сын композитора. - Люцифер обожал ре-бемоль мажор.

Двадцать лет Владимир Оловников управлял консерваторией, и она неизменно все эти годы сияла отполированным паркетом, звенела вымытыми хрустальными люстрами и стлалась под ноги чистыми ковровыми дорожками. Рояли идеально держали строй, а люди - от уборщицы до проректора - трудились как слаженный оркестр, в котором ни одна нота не раздражала слух знатока.

В начале 1970-х годов стараниями Владимира Владимировича на Старовиленской выросло лучшее в стране студенческое общежитие. Здесь комфортно разместились не только консерваторцы, но и студенты музучилища, и школьники из 11-летки при консерватории, и юные танцовщики. Комнаты на два-три человека, в каждой пианино. Особым предметом заботы ректора был фольклорный кабинет. Летом на арендованном автобусе мы выезжали в глубинку за песнями. Жили в палатках, а чтобы не голодали, Владимир Владимирович давал нам с собой два ящика дефицитной тушенки. Лишь позже узнала, что он покупал ее в цековском распределителе за собственные деньги.

Оловников не был добреньким. Ложь, мошенничество, подлость, интриги он не прощал никому и никогда. Самолично читал сочинения абитуриентов и благодаря своей колоссальной эрудиции безошибочно вылавливал плагиат. Пойманный на обмане, будь он трижды гений, получал у него волчий билет.


В 1972 году Союз композиторов БССР выдвинул на Государственную премию двух композиторов-песенников - Владимира Оловникова и Юрия Семеняко. Понятно, что награду могли присудить только одному.

- Папа был возмущен до предела, решив, что их хотят столкнуть лбами, и снял свою кандидатуру в пользу друга, - рассказывает Игорь Владимирович. - Он всегда оставался чуточку военным человеком. Был пунктуален и требовал этого от других. Его уважение и доброту надо было заслужить.

Можно сказать, сын с колыбели рос в музыке отца.

- Он любил сочинять за фортепиано. Искал и нащупывал удивительно красивые мелодии, тщательно отделывал каждую фразу, - рассказывает Игорь Владимирович. - Именно отец преподал мне первые музыкальные уроки. Как сейчас помню, он сыграл мне "Патетическую" сонату Бетховена и сказал: "Вот так надо писать музыку".

Судьба ребенка в музыкальной семье была предрешена. Но Игорь Оловников в ту пору увлекся совсем другим.

- Мой дедушка по материнской линии был мастером на все руки. С закрытыми глазами мог собрать и разобрать часы, телевизор. Своими силами построил дом и сделал мебель, - продолжает он свой рассказ. - Лето я проводил рядом с дедом, и впечатления от его умений были тогда сильнее, чем от музыки.

Игорь Владимирович и сейчас любит посидеть с паяльником, а в компьютерах и цифровых технологиях разбирается не хуже многих профессионалов.

- Мне всегда хотелось создать своими руками что-то материальное, потому что музыкант-исполнитель творит только идеальное, - признается сын выдающегося композитора. - Искусство неуловимо: произведение, прозвучавшее в концерте, завтра невозможно в точности повторить. Разве что записать на диск, но звукозапись мертва. Истинно только настоящее, живое исполнение на концерте. Вот почему меня всегда тянуло к технике и к хозяйству. У нас в квартире лет двадцать не было ни сантехников, ни электриков - я все делаю сам.
h3, выравнивание по центру "Он всегда оставался чуточку военным человеком".
А еще Игоря Владимировича в детстве увлекал футбол, что не лучшим образом отражалось на занятиях музыкой. Ирина Александровна Цветаева, его несравненная учительница фортепиано, не раз вызывала в школу отца: "Игорь второй урок подряд пришел неподготовленный. Он мало занимается. У него талант, он мог бы очень хорошо играть, но он бездельничает! Я хочу, чтобы вы на него повлияли".

- После такого разговора в доме разразилась гроза, - вспоминает Игорь Владимирович. - Составлен был жесткий распорядок дня: подъем в восемь, четыре часа за инструментом, потом в школу.

В 11-летке при консерватории общеобразовательные уроки проходили во вторую смену, чтобы дети с утра занимались музыкой.

- Какое-то время я и вправду жил по расписанию, но потом все возвращалось на круги своя, - с усмешкой продолжает Игорь Владимирович. - Отец считал, что трудолюбие крайне необходимо музыканту. Сам он вставал в шесть утра и работал, как каторжный.


То ли шутя, то ли всерьез Игорь Владимирович утверждает, что трудолюбие в нем так и не проснулось. Но пробудился интерес. Случилось это в десятом классе, когда Цветаева дала ему поиграть 12-ю рапсодию Листа, произведение настолько виртуозное, что пианисты средней руки до него просто не добираются.

С фортепианной техникой у Игоря всегда было блестяще. Еще тогда, когда он, одиннадцатилетний, исполнял с оркестром рапсодию Кабалевского на тему вальса "Школьные годы".

- Все волновались: родители, Цветаева, дирижер, оркестранты, но только не я, - смеясь вспоминает профессор.

Но Лист не Кабалевский, к нему нужен подход. "Да что же ты так скучно, так формально играешь? - раздражалась учительница. - Ведь можно фантазировать, по-всякому эту цыганщину исполнять".

- Я просидел дома за роялем до одиннадцати вечера, - улыбается известный пианист. - Пробовал сыграть один и тот же эпизод тихо и громко, с педалью и без педали. Экспериментировал, склеивал кусочки. Пришли родители и страшно удивились: "Игорь до сих пор занимается? Надо это прекращать, кругом соседи".

На следующем уроке Цветаева его буквально не узнала. Эту пьесу он потом играл на разных конкурсах с большим успехом.



Как и отец, Ирина Александровна Цветаева была одновременно доброй и строгой. Долго держала парня на классической "диете": не подпускала к Шопену, боясь испортить вкус молодого пианиста, только этюды. А юное сердце жаждало романтики.

Выручил народный артист СССР, профессор Московской консерватории Яков Флиер. Цветаева с ним дружила, они вместе занимались в классе великого русского пианиста Льва Оборина. Теперь она привезла к Якову Владимировичу своего любимого ученика. Игорь сыграл тщательно подготовленную программу, Флиер выслушал и спросил: "Молодой человек, а Шопена вы играете?" Узнав, что нет, удивился: "Что? Ни одной баллады? В таком возрасте? Надо пройти обязательно".

По возвращении в Минск Ирина Александровна с крайней неохотой разрешила ему играть Вторую балладу.

Зато в Московской консерватории Игорь, как говорится, дорвался. Переиграл весь романтический репертуар, осваивал органное искусство под руководством Льва Ройзмана, вместе с закадычным другом Мишей Плетневым посещал класс композиции Альберта Лемана.

- Еще со школьных лет я перекладывал для фортепиано органные сочинения Баха и многое другое, - рассказывает Оловников-младший. - Леман настаивал, чтобы я занялся сочинением. Но это не мое. Знаете знаменитую фортепианную пьесу Джона Кейджа, когда пианист выходит на сцену и три минуты сорок четыре секунды сидит, не прикасаясь к клавишам? Когда его спросили, что это значит, композитор ответил: "Мне нечего сказать, и я об этом заявляю".

Семь лет в консерватории и ассистентуре пролетели как один день. После смерти Флиера Оловников занимался у Михаила Воскресенского. Конкурсы, концерты, каждодневный тяжелый труд…


Распределили его солистом в Белорусскую государственную филармонию. Но тут же встал вопрос о службе в армии. Отец принципиально не ударил палец о палец, чтобы порадеть за сына. Игорь Владимирович год осваивал военную профессию связиста, отбивал морзянку, таскал провода. И только потом его перевели в Ансамбль песни и пляски Краснознаменного Белорусского военного округа.

Задала Игорю Владимировичу вопрос: почему он, один из самых ярких пианистов Советского Союза, в 1980-х годах не уехал в Москву, а остался в Беларуси? Почему в хаосе начала 1990-х, когда музыканты десятками разбегались по всему миру, он крепко держался Родины?

- Потому что здесь мой дом, моя земля, мой образ жизни, мои ценности, мои люди. Сколько раз уговаривали меня сменить место жительства! А зачем? Чтобы больше зарабатывать? Какой в этом смысл? Только в Беларуси мне по-настоящему хорошо. Я объездил с гастролями весь мир, но главный мой слушатель здесь, - говорит маэстро.

- Игорь Владимирович очень глубоко понимает миссию артиста, - говорит бывшая студентка Оловникова-младшего, заведующая кафедрой Белорусской консерватории кандидат искусствоведения Ирина Оношко. - Бывает в самых отдаленных населенных пунктах, приобщая детей и взрослых к высокой академической музыке. Тридцать лет назад его приезд в Могилев решил и мою судьбу.


Ирине Оношко тогда было двенадцать. Как и многие девчонки, она ходила в музыкальную школу, но игра на фортепиано не слишком увлекала.

- Выступление Оловникова произвело на меня настолько сильное впечатление, что я тут же захотела стать музыкантом, - признается Ирина Юрьевна. - Назавтра он проводил мастер-класс. Моя учительница попросила меня прослушать, и после его одобрительных слов я готова была заниматься по шесть часов в день.

С того времени Ирина раз в год, а то и чаще приезжала к Оловникову на консультации, а когда поступила в консерваторию, попросилась к нему в класс.

- Игорь Владимирович - божьей милостью учитель, доброжелательный, с юмором, - рассказывает моя собеседница. - Мгновенно "ставит диагноз" и подбирает ученику наиболее подходящий репертуар. Дает свободу выбора - не давит, не висит над душой. Хочешь заниматься - посвятит в глубочайшие тайны профессии, нет - твое дело. Был рад, когда я выбрала научную карьеру, и помогает мне в работе над докторской диссертацией.

Именно Игорь Владимирович приобщил свою ученицу к текстологической и архивной работе. Под редакцией Оловникова-младшего вышло около тридцати сборников белорусской фортепианной музыки XVIII-XX веков.


Но главное увлечение и гордость маэстро - фортепианные транскрипции. Более сотни произведений разных жанров переложил он для исполнения на любимом инструменте. От песни до балета, от Пьяццолы и Игоря Корнелюка до Кортеса и Мдивани - таков диапазон его творческих интересов.

- После семи лет учебы в Москве мне показалось, что белорусский фортепианный репертуар явно недостаточен, - объясняет Игорь Владимирович. - Концертных пьес для нашего инструмента было очень мало, и они не шли ни в какое сравнение с лучшими образцами симфонической, балетной музыки белорусских классиков Анатолия Богатырева, Евгения Глебова, Генриха Вагнера, Сергея Кортеса, Андрея Мдивани.

С особым трепетом пианист "переводит" на фортепианный язык произведения отца. Все началось со скрипичной "Юморески" Оловникова-старшего. Недавно сын с большим успехом исполнил по-настоящему уникальное произведение "В. Оловников. Восемнадцать песен-прелюдий".

- Почти все из ста двадцати песен отца имеют летописную природу, - утверждает пианист. - В них запечатлена послевоенная история Беларуси: восстановление хозяйства, возвращение к мирной жизни. По прошествии долгих лет тексты многих из них стали неактуальны, а музыка до сих пор привлекает свежестью, оригинальностью, тщательностью отделки. Эти шедевры заслуживают того, чтобы их возродить.

 "Только в Беларуси мне по-настоящему хорошо. Я объездил с гастролями весь мир, но главный мой слушатель здесь".

Игорь Владимирович Оловников истово и целеустремленно продолжает миссию отца, воплощая нежность и любовь к Родине в своей вдохновенной и виртуозной игре, педагогической и общественной деятельности. "Его вклад в сохранение и развитие традиций белорусского академического искусства - образец наивысшего служения национальной культуре", - подчеркнул в своем поздравлении по случаю 70-летия народного артиста Беларуси Президент Александр Лукашенко.

| Юлия АНДРЕЕВА, журнал "Беларуская думка". Фото БЕЛТА, Сергея ШЕЛЕГА, из личного архива Игоря ОЛОВНИКОВА, а также из открытых источников.