"Это, поверьте, большая редкость". Как Юрий Семеняко подарил Беларуси музыкальный голос

Сто лет назад, когда он появился на свет в Минске 26 ноября 1925 года, песня в том виде, в котором он ее чувствовал и понимал, еще не существовала. Она родилась вместе с ним. Вдохнув бессмертные мелодии Дунаевского, Любана, братьев Покрасс и Соколовского, он не просто запел. Его голос не дрожал в гортани, его связки не издавали звуков. Песня зазвучала внутри мощным, неиссякаемым потоком, изливаясь на нотную бумагу, рождая удивительные песенные оперы, кантаты и оперетты.

Хрупкая, как лесной ландыш

…Сеанс аромотерапии в белорусском санатории. Воздух наполнен тонким запахом лаванды. Все тихонько устраиваются в мягких креслах, предвкушая что-то необычное. Сегодняшняя программа обещает не только расслабляющий аромат, но и музыку. А музыка эта особенная: лучшие лирические песни, созданные до 1985 года.

По знаку медсестры мы закрываем глаза. И тут начинается настоящее волшебство. Внутри головы, словно на экране, разворачивается фильм, снятый одним дублем, под аккомпанемент знакомых мелодий. Звучат песни французские, итальянские, белорусские. Вдруг, словно нежное прикосновение сирени к самому сердцу, прорывается такое знакомое:

Летняя ночка купальная
Яснай растаяла знічкаю.
Падаюць зоры світальныя
У чыстыя воды крынічныя.

И ликующий, незабываемый припев - "Ты мне вясною прыснілася…". Да это же первая песня в официальном репертуаре "Песняров"! Хрупкая, как лесной ландыш, она стала их визитной карточкой. Именно с ней в сентябре 1970 года они покорили Москву на IV Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, вернувшись оттуда уже настоящими звездами.
Но, как мудро подмечено, эта песня - не просто начало пути "Песняров". Она часть души белорусов и будет звучать, пока жив сам народ.

- "Ты мне вясною прыснілася" стала для нас пропуском в жизнь, - делится Владислав Мисевич, один из первых музыкантов легендарного ансамбля, заслуженный артист БССР. - Без этой песни я и представить не могу, какими были бы "Песняры". Думаю, без нее наша история сложилась бы совсем иначе. Но это, конечно, заслуга тех, кто ее создал и подарил нам: Юрия Владимировича Семеняко, автора, и, конечно, Володи Мулявина. Он ее услышал, сделал по-своему, вдохнул в нее новую прекрасную жизнь.

"В те времена артисты буквально дрались за место под солнцем".

А вот солист Белгосфилармонии Юрий Смирнов, который пел эту же песню до "Песняров", не особо-то радовался такому повороту событий.

- В те времена артисты буквально дрались за место под солнцем, - вспоминает Владислав Мисевич. - Спорили до хрипоты, чье исполнение круче. Мы же в эти склоки не лезли. Знали по опыту: главное - чтобы тебя слушали люди. А песня-то живет до сих пор, ее все хотят услышать.

Но, как оказалось, и Юрий Смирнов не был первым, кто ее спел.

- Владимир Мулявин до армии около двух лет работал в концертно-эстрадном бюро Белорусской филармонии, - рассказывает музыковед Ольга Брилон, автор книг о белорусской эстраде. - Он аккомпанировал многим, в том числе сестрам Логиновым, которые тогда выступали в популярном ревю "Лявоніха". Вот именно от них в 1963 году он и услышал эту песню.

Однако даже сестры Логиновы не были первыми исполнительницами! Но об этом позже.

Внезапный взлет

Декабрь 1946 года. В хоре Григория Ширмы среди певцов вдруг появляется человек в военной форме - бывший пулеметчик рядовой Юрий Семеняко - и садится за рояль! Как же они с Ширмой познакомились? Скорее всего, это случилось в сентябре 1939-го, когда знаменитый хормейстер приехал в Белосток. Его направили туда, чтобы создать Белорусский государственный ансамбль песни и танца. А в это время тринадцатилетний Юра вместе с мамой тоже переехал в Белосток. До этого они жили в Феодосии, где он как раз окончил музыкальную школу и сразу же поступил в Белостокское музыкальное училище.

Экзамен, который должен был стать выпускным, Юра сдал 21 июня 1941 года. Но узнать свои отметки ему так и не довелось: на город посыпались бомбы. Ширма с артистами в это время был на гастролях, что, можно сказать, спасло их от ужасов немецкой оккупации. А Юра остался. Пережил немецкое нашествие сначала в какой-то деревне, а потом и в самом Белостоке. Холод, голод, страх, который невозможно описать словами. Слышал что-то о партизанах, но как с ними связаться, не знал.

Спустя годы, в 1984-м, композитор вспоминал: "В 1944 году по поведению фашистов можно было ощутить, что на востоке их дела плохи. А потому все жители города понимали, что день освобождения не за горами. Мы ждали его. Нам не было известно, когда именно началась операция по освобождению Беларуси, не знали и того, что она войдет в историю под названием "Багратион". И потому самое яркое воспоминание - это советские солдаты, которые вступили в город. С ними и пошел на запад".

Он освобождал Кёнигсберг и дошагал до Берлина. А потом, когда пришло время возвращаться домой, шел пешком. Представьте: граница, станция Высоко-Литовск и эти суровые, видавшие виды бойцы, а у них на глазах слезы. Много лет спустя воспоминания сложились в песню на стихи Петруся Бровки: "Заўсёды ў сэрцы тое лета, калі дамоў мы ўсе ішлі…"
После демобилизации Семеняко оказался в российском Иваново. Там преподавал в музыкальной школе при Доме учителя, участвовал в армейской самодеятельности. И вдруг - письмо из Гродно. После войны там обосновался знаменитый хор Ширмы, и им срочно нужен был концертмейстер. Человек, который готов играть хоть день и ночь, с листа, на слух, где угодно - хоть на сцене, хоть в коровнике.

У Семеняко с собой был трофейный аккордеон, на котором он научился играть так, что мог аккомпанировать. Бывало, ездили в колхозы на обычных крестьянских телегах. А он шел рядом, неся на плечах свой пудовый аккордеон. "Тяжело?" - подтрунивали артисты. "Не тяжелее, чем пулемет", - отвечал Юрий. "А почему бы на телегу не положить?" - "Если перевернется, футляр не спасет".

В 1950 году Ширма включил в репертуар песню каракалпакского композитора Виктора Шафранникова на стихи русского поэта Аркадия Ситковского "Ой, шумят леса зеленые". Стихи молодому концертмейстеру пришлись по душе, а вот музыка - не очень.

Когда хор отправился в Литву, в дороге под мерное покачивание вагона Семеняко вдруг услышал в голове мелодию. Она была такой родной и нежной, словно мамины руки. Он тут же записал ее и показал своему другу Михаилу Шуманскому.

Михаил был не просто певцом у Ширмы, он еще и с Василием Юневичем пел дуэтом популярные романсы. Их голоса так хорошо сочетались, что они даже записали в Москве несколько пластинок. Среди прочего там была и песня Исаака Любана, а аккомпанировала им сама Тамара Миансарова. Но на концертах исполнителям всегда помогал Семеняко, играя на инструменте.

Шуманский, услышав мелодию Семеняко, одобрил ее. Песня сразу писалась на два голоса, чтобы друзья могли ее вместе исполнить. Кто-то потом перевел слова на белорусский язык, и так на Юрия, обычного самодеятельного композитора, вдруг обрушилась слава. Теперь его песни хотели исполнять известные артисты. Даже из Минска приехал сам Григорий Пукст, тот самый "великий и ужасный", чтобы уговорить его отдать "Ой, шумяць лясы зялёныя" для хора Белорусского радио.
В 1955 году готовились к большому событию - Декаде белорусского искусства в Москве. И эта песня Юрия Семеняко, композитора, который еще даже консерваторию не окончил, вдруг оказалась в самом центре внимания. Ее выбрали для фильма "Белорусский концерт". И мелодия совсем неожиданно для многих стала в один ряд с настоящими жемчужинами белорусской музыки - "Радзіма мая дарагая" Оловникова, величественным "Нёманам" Соколовского, народной "Рэчанькай" в исполнении хора Цитовича и задорной полькой Чуркина. Это был настоящий прорыв, огромный успех!

В том фильме сам Семеняко сидел за роялем, аккомпанируя двум прекрасным белорусским певицам - Лидии Галушкиной и Зинаиде Лапченко. И он не просто играл. Его благородный вид, нежное прикосновение к клавишам, само звучание фортепиано - все это завораживало. Он притягивал к себе всех, кто искренне любил белорусскую песню, как магнит.

Растущая популярность, любовь слушателей сыграли свою роль. Без этого, возможно, не случилось бы той июльской ночи 1962 года. В скромную минскую квартиру Юрия Семеняко, который переехал в столицу с хором Ширмы еще в начале 1950-х, постучался молодой филолог Михаил Шушкевич.

Нежданный гость

Бывает же такое: человек, который слова складывает в стихи, встретил ту, что понимала его без слов. Она любила песни, особенно Ива Монтана, и музыку, которая трогала до глубины души. Но судьба подарила им всего несколько встреч.

В ту купальскую ночь они бродили по улицам родного Минска. На рассвете он проводил ее до самого дома, на Лодочную. Вернувшись, сел за стол и, словно само собой, на бумаге появились строки: "Летняя ночка купальная".

"Слышишь, слышишь, что получается!" - он просто светился от радости".

Стихи были готовы почти сразу, а на следующий день поэт, недолго думая, решил показать их человеку, которого совсем не знал - Юрию Владимировичу Семеняко.
"Пришел и думаю: зачем я тут, беспокою такого человека своим ночным бредом? - вспоминал Шушкевич много лет спустя. - Хотел спрятать листок, а он выхватил его, пробежал глазами и вдруг так широко улыбнулся. „Подожди, я сейчас!“ - и почти бегом к роялю. Пальцы сами по себе побежали по клавишам. „Слышишь, слышишь, что получается!“ - он просто светился от радости".

Так и родилась та самая песня, которая потом покорила сердца - "Ты мне вясною прыснілася".

Читайте также:
"О, Тамарочка поет!" Как девушка из Саратова стала королевой Большого в Минске?
"На этом фоне он выглядел инопланетянином". Невероятная история Сергея Кортеса
Сто лет вдохновения. Рассказываем о династии белорусских музыкантов Оловниковых

- Когда хор Ширмы переехал в Минск, его место в Гродно занял ансамбль "Неман", - рассказывает уроженец областного центра композитор Виктор Войтик. - Они обосновались в старинном здании XVIII века, где раньше репетировал Григорий Романович со своими артистами, а теперь там городской центр культуры. И вот в 1962 году, я помню, в их репертуаре появилась эта удивительная песня - "Ты мне вясною прыснілася". Ее тогда пел Зиновий Бенько, молодой тенор, который, правда, так и не стал профессиональным артистом.

Оказывается, он специально для этого приезжал из Лиды. Петь в хоре Бенько начал совсем юным, в четырнадцать лет. После семилетки поступил в музыкальное училище при Ленинградской консерватории - там был конкурс тридцать человек на место! Но вот окончить его ему так и не довелось.

Ради одной-единственной песни Зиновий Бенько ездил с ансамблем "Неман" в Москву, выступал в Кремле, даже в Звездном городке побывал. И эту память пронес через всю жизнь.
А сам композитор до последних дней такую весеннюю, светлую мелодию связывал с любовью к своей супруге Лилии Илларионовне. Про их знакомство и сегодня рассказывают легенды, но лучше всего, наверное, послушать ее саму. "Когда училище окончила, - говорила она как-то в телепередаче, - мне пришло письмо от Богатырева, что я должна приехать и экзамен сдавать. Я не смогла сразу, задержалась немного. Но все равно решила к Богатыреву зайти, напомнить о себе".

"Я очень счастливая женщина, потому что на своем пути встретила такого человека".

Маститый композитор, тогдашний ректор консерватории, оказался занят - у него как раз урок со студентом Семеняко шел. Девушка терпеливо ждала. Она с детства мечтала стать певицей и ни о чем другом в тот момент и думать не могла. Наконец парень вышел, и она робко спросила: "Скажите, пожалуйста, у Богатырева больше никого нет?» А он ей в ответ: «Пока никого! Идите-идите, а то потом не попадете".

Судьба свела их снова, когда Лилия решила попытать счастья в хоре Ширмы. Помню, как она рассказывала:

- Григорий Романович сразу так строго: "Вы должны мне спеть!" И тут же: "Сейчас я позову концертмейстера". Как сейчас вижу, входит Юра, садится за рояль, смотрит на меня, а я вся дрожу от волнения. Он улыбается и так тепло говорит: "Да мы, кажется, знакомы".

Когда вместе музыку творишь, это как-то сразу располагает. Но все равно время прошло, прежде чем Юрий решился. После концерта в политехническом институте он подошел к ней: "Давайте пойдем вместе".

Лилия Илларионовна всегда с такой теплотой о нем отзывалась. "Считаю, что я очень счастливая женщина, потому что на своем пути встретила такого человека, - говорила она телевизионщикам. - Юра был очень мягкий, теплый дома".

Эта мягкость и теплота, искренность чувствовались во всем, что он делал. А песня для него была чем-то особенным, очень личным.

Письмо из Гудевичей

Музыковеды часто рассказывают, насколько Юрий Семеняко был придирчив к стихам, как заставлял поэтов переписывать строчки, чтобы они идеально ложились в его музыку. И это правда.

Но есть и другая сторона. Он сам как-то говорил в интервью: "Я ищу стихи, которые откликаются во мне, созвучны моим мыслям и чувствам в этот момент. Когда нахожу такое, сразу берусь за работу. Вот недавно, например, прочитал в „Правде“ стихи Владимира Демидова „Травы детства“ - и тут же родилась песня".

Для него мелодия приходила сама, как будто из воздуха, когда стихи его трогали. Она просто лилась изнутри, и он записывал ее. В этом и есть вся соль его работы. И конечно, жаль поэта, который этого не чувствовал.

В Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства хранится письмо от поэта из Вилейки Ивана Лашутко. "Часто думаю о судьбе песни "Ты мне вясною прыснілася", - признается он. - Это уже наша национальная классика. Время тут ничего не изменит. Посылаю вам свои стихи, они были напечатаны в ЛІМе (№ 14). Возможно, Вас заинтересует стихотворение "Ціхім летам рэха адгукнецца". Мне кажется, его можно положить на музыку".

К сожалению, самих стихов в конверте не оказалось. Это стало роковой ошибкой поэта. Если бы Юрий Семеняко, прочитал их тогда же, с пылу с жару, возможно, в его творческой душе произошла бы та самая "химическая реакция" и родилась бы новая песня.

- Я даже не знала об этом письме, - удивляется Лилия Твердовская, дочь поэта и учительница в одной из вилейских школ. - Очень сомневаюсь, что был ответ и тем более - песня.
Совсем другая история произошла со стихами Ани Уланович, тогда еще девятиклассницы из Гудевичской средней школы Мостовского района. Школьница благодарила композитора за присланную в музей песню "Беларусь мая сінявокая" и фотографию с автографом. "Мы очень признательны вам за все то, что вы сделали для нашего музея и для родной Беларуси. Чтобы вас как-нибудь отблагодарить за ваш труд и патриотизм, моя сестра выткала вам галстук. Мы будем очень признательны, если вы хоть раз наденете его и вспомните наш музей", - читаем эти искренние строки.

Мы нашли Анну Ивановну Бергель. Фамилию эту Аня Уланович носит уже больше сорока лет. Живет по-прежнему в Гудевичах, работает в детском саду, малышей растит.

- С самим Юрием Владимировичем я никогда не встречалась, - делится Анна Ивановна. - Но стихи свои ему отправляла. И только недавно узнала, что после смерти композитора его жена передала песню, им написанную, для печати в журнале "Работніца і сялянка".

Песня Юрия Семеняко на слова Ани Уланович "Школьны вальс" вышла в одном из номеров издания в начале 1990-х.

Бесконечная песня

Композитор за свою не такую уж долгую творческую жизнь создал более трехсот песен. Но в одном лишь этом жанре он не хотел оставаться. "Мышление композитора-песенника совсем другое, чем у того, кто пишет в других жанрах, - не раз говорил мой учитель, народный артист БССР Дмитрий Смольский. - Напишешь пару песен, и мозг уже перестраивается, и думаешь только об этом".

В музыке Семеняко словно оживает сама жизнь, что одновременно и подтверждает, и ставит под сомнение это суждение. Композитор подарил нам четыре оперы, пять оперетт - все они нашли свой путь на сцену и были приняты публикой. А еще шесть кантат, множество оркестровых творений… Но если присмотреться, то все это по сути - грандиозные песни, звучащие и в хоре, и в сольных партиях, лишь изредка прерываемые речитативами и симфоническими вставками.
Песенная опера… Для кого-то это звучало как нечто немыслимое… Но как бы там ни было, его оперы жили на сцене долгие годы. Взять, к примеру, "Зорку Венеру". Премьера состоялась 28 ноября 1970 года, и она оставалась в репертуаре целых восемь лет! А ведь поначалу ее буквально хоронили. Строгие критики никак не могли понять, как можно передать в опере трагичность судьбы Максима Богдановича, как можно вложить в хоровое звучание его самые сокровенные мысли.

Но Семеняко был непоколебим. Он попросил своего либреттиста Алеся Бачило погрузиться в дневники Богдановича с головой, собрать редкие архивные материалы, найти и поговорить с дальними родственниками поэта. И даже отправиться в Ялту, чтобы почувствовать ту самую атмосферу, в которой проходили последние дни поэта.

Спустя полтора десятилетия после премьеры постановщик оперы народный артист Семен Штейн делился воспоминаниями: "Мы виделись редко. Я приезжал в Минск на один день, и с утра до вечера мы спорили, фантазировали, искали, отказывались, радовались самой маленькой удаче. Тогда для меня открылась трудоспособность Юрия Александровича, понимание им творческих задач, восприимчивость к новым неожиданным предложениям. Я стал вхож в его уютный, хлебосольный, типично белорусский дом, где заботливой хозяйкой и первым критиком была Лилия Илларионовна - жена и творческий помощник композитора".

Репетиционный зал стал следующим этапом, где рождалось и оттачивалось каждое мгновение спектакля. "Несмотря на свою невероятную занятость, Семеняко ни разу не пропустил репетиции с актерами - это, поверьте, большая редкость в моей практике, - с теплотой вспоминает Штейн. - Он был предельно внимателен к каждому пожеланию вокалистов, не отступая лишь в самых принципиальных вопросах".

В 1971 году "Зорка Венера" засияла на главной оперной сцене Советского Союза, открыв гастроли Большого театра оперы и балета БССР. Московские критики были единодушны в своем восторге, отмечая "высокоразвитое чувство вокальности" Юрия Семеняко и его неповторимую, узнаваемую интонацию.
Успех оперного детища стал тем самым толчком, что привел Семена Штейна из Свердловска в Минск. Так наша земля обрела режиссера, чья неуемная энергия и острый ум словно подстегивали белорусских композиторов к созданию новых опер. Он щедро делился идеями для сюжетов, выстраивал их так, что они оживали на сцене. Без его участия, возможно, мы не услышали бы таких шедевров, как "Седая легенда" Смольского, "Матушка Кураж" и "Визит дамы" Кортеса, "Князь Новоградский" Бондаренко.

Но особенно тесное сотрудничество связывало его с Семеняко. И не только в мире большой оперы, но и в царстве оперетты. Он был настоящим новатором в "легком" жанре, часто опережая свое время, хотя и сегодня находятся те, кто, позавидовав, клеймит его как "традиционалиста".

Его первая оперетта для бобруйского театра - "Рабінавыя каралі" - увидела свет еще в начале 1960-х. Премьера этой простой и трогательной лирической комедии прошла в Минске 12 мая 1964 года, и, представьте себе, всего за несколько месяцев она стала настоящим хитом, самой часто ставящейся пьесой в БССР.

Новый взгляд на "Новую зямлю"

Прошло время, и перед композитором встала задача куда более амбициозная. В центре его новой героической оперетты "Спявае "Жаваранак" - советская разведчица Ирина, чья жизнь - постоянная игра под маской примадонны фашистского кабаре. Такой образ, да еще и в музыкальном театре, был для белорусской сцены абсолютной новинкой!

На премьеру, которая состоялась в Минске 5 февраля 1969 года, Юрий Семеняко пригласил Петра Машерова, первого секретаря ЦК КПБ. Тот посмотрел постановку… и, впечатленный, дал согласие на переезд театра в столицу. 17 января 1971 года Государственный театр музыкальной комедии БССР открыл свои двери в помещении клуба имени Дзержинского. На афише красовалась уже вторая версия нашумевшей оперетты Семеняко "Спявае „Жаваранак“".
Но в голове композитора уже зрела новая, дерзкая идея. "Паўлінка"! И не просто "Паўлінка", а возвращение к самому истоку, к первоисточнику. Вместо привычной идиллической деревенской свадьбы, которую мы знаем по Купаловскому театру, Якима ждал арест за революционные прокламации - финал, далекий от опереточных канонов.

Критики и руководство страны были в недоумении. Композитора пытались отговорить, оказывали давление на Бачило и Штейна, но те стояли на своем. "Паўлінка" Семеняко вышла на сцену 26 сентября 1973 года и продержалась в репертуаре ровно семь лет. Столько, сколько был жив Петр Машеров.

После его ухода создавать масштабные сценические произведения Юрию Владимировичу стало куда сложнее. Последним его творением стала опера "Новая зямля", основанная на поэме Якуба Коласа. О работе над ней он объявил в "Сельской газете" 1 июля 1977 года. К августу 1978-го толстенная партитура была готова. Невероятная, космическая скорость! А вот к постановке удалось приступить лишь в 1982 году, к столетию со дня рождения великого белорусского поэта.

Критики пожимали плечами: мол, у Коласа пейзаж заслоняет действие. Но Большой театр БССР композитору поверил. Народный артист Беларуси Александр Анисимов, тогда главный дирижер, вспоминает:

- Штейн был вроде как главный режиссер, но официально не оформлялся. Хотел творить свободно, без ответственности. Каждый день, как по часам, в десять утра уходил в свой кабинет на верхнем этаже, думал там о высоком. После обеда - домой, пешком.

В этих прогулках, в беседах с Семенякой и зрела идея спектакля. Но стоило начаться репетициям, Штейн преображался. Из тихого мыслителя превращался в требовательного, энергичного режиссера, за которым композитору было трудно поспеть.
- Как и "Дзікае паляванне караля Стаха", опера Владимира Солтана, "Новая зямля" требовала от дирижера колоссальной работы, - рассказывает Александр Анисимов. - Юрий Владимирович Семеняко был замечательным человеком, соглашался со всем. А для меня это было очень важно, потому что я постоянно что-то предлагал: убрать, добавить, перенести эпизод в другую тональность, если певцу было сложно. Бывало, кричу: "Валторнисты, играем это место не вдвоем, а вчетвером!" И оркестр тут же дописывал ноты. "Альты, дублируем мелодию у виолончелей!" И снова этот звук - шуршание бумаги, скрип карандашей…

В творческом порыве вместе со Штейном они переосмыслили структуру оперы, разделив ее на акты с учетом всех тонкостей смены костюмов и декораций для хора. Семеняко, полностью доверяя дирижеру, его глубоким знаниям, опыту и несомненному мастерству, не возражал, хотя Анисимов в то время был скорее подающим надежды, чем признанным мэтром.

- Я только-только начала свой путь в театре как солистка, - делится воспоминаниями народная артистка Беларуси Наталья Руднева, - и мне отчаянно не хватало актерской уверенности. Возможно, именно поэтому Штейн доверил мне такую "взрослую" роль, как Ганна. Зато в плане вокала это было настоящее спасение! Каждая нота, каждая фраза ложилась на голос и на душу легко и естественно. Все в этом спектакле было таким родным и своим: и музыка, и декорации, и даже танцы, поставленные Валентиной Гаевой. Мы словно жили в нем, как дома, в самой уютной комнате.

Неудивительно, что премьера, состоявшаяся 24 июня 1982 года, была встречена с восторгом.

- Публика нас просто обожала, - с теплотой вспоминает Наталья Александровна. - И в Минске, и позже, в 1984 году, когда мы гастролировали в Москве. Жаль только, что сам спектакль прожил не так уж долго.

Почему так произошло? На этот вопрос никто из тех, кто был причастен к созданию постановки, не может дать вразумительного ответа. Я, будучи тогда студенткой консерватории, хорошо помню эти тихие перешептывания за кулисами: "Примитивно… Скука смертная… Зря потратили деньги".

Была ли боль в сердце автора? Об этом нам, увы, не узнать.

"Не за вочы чорныя... "

Семеняко, по своей сути человек светлый и счастливый, никогда не давал понять, что ему тяжело. Да и появлялся на людях все реже и реже. В семидесятые, когда композиторы словно "прятались за Ширму" (Григорий Романович тогда возглавлял творческий союз), Семеняко был его правой рукой и тянул на себе всю основную работу.

- С утра он творил, - делится воспоминаниями Виктор Войтик, бывший ответственный секретарь. - А к двум часам дня приезжал довольный тем, что успел сделать. Иногда даже наигрывал что-то, показывал. До четырех часов занимался делами союза, а потом говорил: "Виктор, чего тебе тут сидеть? Поехали ко мне обедать".

Впрочем, случалось, что Юрий Владимирович отправлялся в дальние творческие поездки, добираясь даже до Сахалина. Практически с пятидесятых годов неизменно поддерживал самодеятельных композиторов, возглавлял жюри на бесчисленных конкурсах и смотрах.

"Вы, дорогой Юрий Владимирович, стали, не побоюсь сказать, выдающимся композитором нашего времени, к творчеству которого, как к живительному источнику, я уверен, будут обращаться многие будущие поколения",- писал ему из Молодечно поэт Виктор Носов, возглавлявший в ту пору Молодечненский межрайонный дом народного творчества.

Григорий Сороко, долгие годы руководивший Молодечненским музыкальным колледжем имени М.К. Огинского и удостоенный звания заслуженного работника культуры Беларуси, с теплотой вспоминает:

- Под крылом у Носова собралась настоящая плеяда талантливых самодеятельных композиторов. Особенно яркими звездами среди них были Бронислав Гембицкий и Василий Зинкевич. Юрий Владимирович часто заглядывал к ним, слушал их новые произведения, делился своим видением и, конечно, помогал доводить их до совершенства.
Гембицкий, чья жизнь началась в детском доме и была омрачена потерей близких на войне, относился к своему наставнику с сыновней преданностью, впитывая каждое его слово. А вот Зинкевич, фронтовик, который был на одиннадцать лет старше Семеняко, видел в нем, скорее, опытного командира, своего рода боевого товарища и испытывал к нему глубочайшее уважение. Когда в 1974 году "Песняры" включили в свой репертуар песню Зинкевича "Чорныя вочы" на стихи Купалы, это стало для учителя и его уже немолодого ученика настоящим общим триумфом. В том же году Юрию Семеняко, чьи заслуги были отмечены орденами, было присвоено почетное звание "Народный артист БССР".

"Виктор, чего тебе тут сидеть? Поехали ко мне обедать".

С началом перестройки самодеятельное движение начало постепенно угасать. К тому моменту Семеняко уже отошел от руководства Союзом композиторов. Он возглавлял эту организацию два года, с 1978-го, после ухода Ширмы, но затем и сам был вынужден оставить этот пост. Прошли те времена, когда его раз за разом избирали в Мингорсовет, а в начале 1970-х Юрий Владимирович даже был доверенным лицом самого Андрея Громыко.

Однажды этот неиссякаемый источник мелодий, что лился из удивительного человека, вдруг иссяк. Больше не было смысла ждать чуда, подставлять "емкости". "Я устал, больше не хочу творить", - так он сказал своим близким. Это было предвестие смертельной болезни, которая 16 июля 1990 года забрала его навсегда.

Прошло 35 лет. Помнят ли его сегодня? Об этом расскажут юные музыканты из гродненской школы имени Юрия Семеняко. Шепнут о нем молодые деревья вдоль столичной улицы, носящей его имя. И даже единственный в стране композиторский конкурс выбрал своим покровителем именно этого великого мелодиста.

- Значит, дети соревнуются именно в сочинении мелодий? - уточнила я у организаторов.

- Нет-нет, мы принимаем любую музыку. Главное, чтобы она соответствовала высоким профессиональным стандартам, - ответили мне.
В стенах Республиканского музыкального колледжа, в уютном классе у замечательного педагога и композитора Вячеслава Петько мне посчастливилось провести полтора часа в беседе с юными талантами. И знаете, музыка, рождающаяся из-под рук этих ребят, а чаще - девчат, оказалась на удивление прекрасной. Да и сами они - светлые, умные, с добрым сердцем.

Но вот что меня поразило: эти дети, да и их наставники, кажется, уже не помнят того времени, когда песня была неотъемлемой частью жизни. Когда она звучала повсюду: и в минуты скорби, и в часы ликования, в тесных фронтовых землянках и за щедро накрытыми столами. Когда парень с баяном или гитарой мог покорить сердце самой желанной девушки в поселке, а в потертых тетрадках, исписанных словами любимых песен, можно было найти и пропеть самое сокровенное и теплое:

Ціха растрывожана гулкаю бяссонніцай,
Вечна беспакойная ты, любоў мая.
Не за вочы чорныя, не за бровы смуглыя,
А за сэрца шчырае палюбіла я.

Они не знают, что это, когда мелодия льется сама собой, словно полноводная река, как это было у Юрия Семеняко. Казалось, нужно было лишь направить этот поток, чтобы он не сметал все на своем пути, не затоплял поля и леса. Но где-то в глубине их чистых и ясных душ, я чувствую, они знают о существовании этой великой силы. И чувствуют, что она обязательно вернется. Ведь у музыки, как и у жизни, бывают свои приливы и отливы, свои водовороты и тихие омуты. И однажды в чьей-то детской душе вновь забьет этот живительный источник.

Семь лучших песен Юрия Семеняко (по версии "Беларускай думкі")

• Ты мне вясною прыснілася (на стихи Михаила Шушкевича)
• Ой, шумяць лясы зялёныя (на слова Аркадия Ситковского)
• Явар і каліна (на стихи Янки Купалы)
• Люблю цябе, Белая Русь! (на слова Владимира Каризны)
• Не за вочы чорныя (на стихи Адама Русака)
• Беларусь - мая песня (на слова Николая Брауна)
• А мне ў шчасце верыцца (на стихи Алеся Ставера)

| Юлия АНДРЕЕВА, журнал "Беларуская думка". Фото Кристины АКСЕНОВОЙ, Александра ГОРБАША, Большого театра Беларуси, а также из семейного архива Юрия Семеняко.