Cтолица Казахстана Астана - в эту пору в прямом смысле слова цветущий город - сейчас просто переполнена масштабными международными событиями. Саммит Шанхайской организации сотрудничества, открытие выставки "ЭКСПО - 2017" и масса других мероприятий вокруг и на полях этих форумов. Лидеры из разных стран мира, политики и экономисты, представители бизнеса - все они здесь, чтобы обсудить и принять решения по самым различным вопросам, заключить выгодные контракты. Не остается в стороне и Беларусь. В Астану с рабочим визитом прибыл глава белорусского государства Александр Лукашенко.
Обо всем этом подробно рассказывает официальная хроника, как и о том, что на двусторонней встрече с Президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым Александр Лукашенко передал для Музейно-мемориального комплекса памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма в Республике Казахстан копии найденных и рассекреченных в Беларуси архивных документовИ в этом особенность момента, в котором переплелись жизни и судьбы людей разных поколений, история, пронизывающая целые эпохи.
Восемь десятилетий назад в сторону Акмолинска, нынешней Астаны, тоже ехали сотни и тысячи людей, шли эшелоны. Но их пунктом назначения был лагерь с экзотическим названием "АЛЖИР" - крупнейший советский женский лагерь - Акмолинское спецотделение Карлага НКВД СССР, более известное как Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Вероятно, в одном из таких эшелонов из Беларуси туда, на руках у матери, попала и четырехмесячная Майя Кляшторная. Ее отец белорусский поэт Тодор Кляшторный был репрессирован, а маму Янину Германович арестовали и осудили как члена семьи предателя родины. Дело в отношении этой женщины одно из тех, копии которых теперь будут храниться в мемориальном комплексе. В память и в назидание будущим поколениям.
С Майей Кляшторной мы встретились всего за пару дней до нынешних событий в Астане. Она одна из первых жительниц и ровесница лагеря "АЛЖИР". Ей уже 80 лет, и хотя самые страшные годы остались далеко позади, женщина продолжает по крупицам собирать и восстанавливать историю своих родных. По сути впервые ей позволили взять в руки и ознакомиться с делом в отношении собственной матери, которое долгие годы хранилось под грифом секретности в архиве органов госбезопасности, а также передали во владение его полную копию.
Некоторое время тому назад, рассказывает Майя Кляшторная, дрожащими руками перелистывая архивные материалы, ей не позволялось заглянуть внутрь этого дела: "Мне просто читали. И я с пеленой слез … Непонятно, почему на тех святых женщин были заведены дела…".
Открывшийся 10 лет назад музейно-мемориальный комплекс на месте бывшего лагеря собеседница называет не иначе как "Дом святых душ" содержавшихся там женщин. "Там есть двор, большая такая территория черных мраморных плит. Это я принимаю как иконостас тех женщин. Это - храм душ", - отмечает Майя Кляшторная.
Немного сбивчиво и с нотками боли в голосе, но стойко женщина продолжает повествовать о своем лагерном детстве. Старших детей у матерей отнимали, а многие из них даже не были учтены. Уже в перестроечные времена порой трудно было доказать, что человек там был.
Все детство и юность героини прошли в скитаниях: Акмолинский лагерь, детские бараки в спецпоселке НКВД, в ссылке с матерью в Сибири. И так до совершеннолетия.
Непосвященному человеку достаточно трудно разобраться во всех перипетиях судьбы тогда еще юной Майи, к какому именно периоду относится та или иная сказанная с горечью фраза. Но уточнять, переспрашивать не хочется, да и не нужно. Потому что даже по обрывкам фраз понятно, сколько боли женщине доставляют эти воспоминания.
Не буду и здесь портить пересказом и пытаться в одну небольшую статью уложить жизнь, которая достойна целой повести. Приведу лишь некоторые цитаты (без привязки к периодам биографии), сказанные Майей Кляшторной во время нашего с ней общения:
"Жизнь для нас начиналась на территории "АЛЖИРА". И то, что мы перед собой видели, то и было. А видели - колючий дрот вокруг. И так как мы были маленькие и могли нырнуть и оказаться с другой стороны, нам говорили, что за зону не ходить. И вот мы представили, что наш дом - это "зазона";
"В каждом бараке свои условия. Мы не знали, что мы белорусы. Но у нас и из казахов дети были, из чеченов. Но слово "белорус" мы не знали. Это потом ко мне прибилась одна женщина и рассказала, что есть Беларусь, что есть поэт Тодор Кляшторный и Янина Германович, которые сидят в тюрьме, но они очень хорошие люди. Это было моей тайной";
"Мы своих мам не делили - твоя мама, моя - они были у нас общие. Одни болели, и мы видели, как свисали их кровавые тряпки с трехэтажных нар. Другие уходили строем на работу. И это мы видели, как их строили и уводили за зону";
"Однажды мама кричала мне: "Майечка, на конфетку!". А нас, детей, водили вдоль "зазоны" на прогулку. А ее за волосы, у нее были длинные косы... И только крик ее: "Майечка, возьми конфетку!";
"Видели мам, радовались им, когда они были в этом доме. На головах у них были всегда пеленки. Так сушили детские пеленки и бельишко. Это были наши мамы";
"Когда маму освободили, она приехала за мной в этот детский дом - спецпоселок НКВД. Но ехать мы в Беларусь не имели права. Уже потом по распределению, кто куда. И мы поехали в Сибирь. Там мы скитались без крова, без денег, долго жили просто на вокзале";
"Жили мы в землянке под ЛЭП. Ну и, конечно, у женщины (какие бы они ни были святые, железные), - инсульт. А потом инсульты как насморки пошли. От одного отошла, другой. А я в это время сама по себе. Это было очень трудное время, когда ни доктора, никто не спасал";
"Мама вернулась в Беларусь только для того, что это была ее мечта, - всю жизнь она верила, что отец после десяти лет без права переписки нас разыщет. И чего же он не ищет нас... (на самом деле отец Майи Тодор Кляшторный был расстрелян. - Прим. БЕЛТА). Оказывается, это и был тот приговор - десять лет без права переписки, а на этом - забытие. Но это мы узнали только потом. Вернулась она в Беларусь очень больным человеком для того, чтобы уже распрощаться с жизнью".
В этой истории есть еще одна нить, которая связывает государства и жизни людей. Майя Кляшторная - одна из тех, кто активно выступает за сохранение памяти о судьбах тех, чьи останки покоятся в земле урочища Куропаты под Минском. Именно там хоронили репрессированных и расстрелянных в конце 1930-х.
"Куропаты я называю домом наших отцов. У многих и внуки, и правнуки уже есть, а не только дети их помнящие", - говорит собеседница. А в Казахстане - дом святых душ матерей. Так и живут "на два дома" разорванные судьбы детей "АЛЖИРа"…
Владимир МАТВЕЕВ,
БЕЛТА.-0-
- размещаются материалы рекламно-информационного характера.