Рыжий лес, свинцовые окна, опустошенный город. Нейрохирург из Витебска о зоне отчуждения после аварии на ЧАЭС

Вести о самой масштабной техногенной катастрофе прошлого века дошли до Василия Блохина в родном Витебске. Тогда он был молодым врачом-нейрохирургом нейрохирургического отделения областной клинической больницы, вместе с супругой воспитывал двоих детей. Спустя полгода после аварии на Чернобыльской АЭС специалиста командировали в зону отчуждения. Сначала в Хойникский район, а немногим позже - на саму станцию, где на тот момент велась окончательная дезактивация крыши третьего энергоблока. Ликвидатор рассказал корреспонденту БЕЛТА, каким его память запечатлела Чернобыль и окрестности, как новость о командировке восприняли родные и какова радиация на вкус.

Василия Блохина призвали на спецсборы ближе к концу октября 1986-го. За два дня командированные доехали до деревни Рудаков Хойникского района. Здесь предстояло в неиспользуемом здании организовать стационарный медсанбат в/ч 82684, который ранее располагался в палатках. "Нас было больше 80 человек: где-то 60 медсестер и человек 25 врачей разных специальностей, - вспоминает врач. - Мы организовывали и терапевтическое, и хирургическое отделения. Сами выполняли отделку стен, операционную делали, устанавливали там и хирургический стол. Все было по-военному: утром развод и так далее". Ликвидатор поясняет: медработники - тоже офицеры. К тому времени он и его коллеги носили погоны лейтенанта, некоторые были в звании капитана.Ремонт медицинского объекта закончился, стартовал прием пациентов - в основном "партизан" (добровольцев, которые занимались ликвидацией последствий аварии). Это были люди абсолютно разных возрастов. Одним нужна была помощь в лечении хронических болезней, другие обращались с пневмонией, третьи приходили с травмами и так далее.

В ноябре нейрохирурга вызвал комбат и сообщил, что нужно "на короткое время" отправиться в Чернобыль. Для поездки выделили машину, экипаж которой также состоял из водителя и врача-анестезиолога. Из Чернобыля медиков перенаправили на саму атомную электростанцию. Здесь они и узнали, что в командировке придется задержаться.

Напрямую от медсанбата до Чернобыля было 45 км, по дороге - около сотни. По пути, вспоминает собеседник, всюду стояли КПП с военными, дозиметристами. Любую следовавшую из города машину не пропускали. Если она фонила больше положенного, а мойка не исправляла положение, то авто ликвидировали - засыпали песком. Так произошло и с транспортом врачей. "Через рыжий лес однажды ехали. Когда наша машина испортилась, мы передвигались с основной массой военных другой дорогой. Через окошко было видно: вот елочки, сосенки стоят, но они все цвета ржавчины. И трава такая, и все такое", - вспоминает нейрохирург.

"Был такой шок первое время от увиденного, потому что все окна зданий забиты свинцовыми листьями, все ходят в респираторах, кучкуются. Не понять, что происходит, - описывает Василий Блохин атмосферу в зоне отчуждения осенью 1986-го. - Но порядок был. При мне убирались и засыпались машины - уже металлолом, потому что от них такой мощный фон был - приборы зашкаливали. В Чернобыль мы приехали: никто из приезжих солдат не знает, как найти нужный адрес, потому что населения уже не было - всех вывезли. Все засыпано свежим песком, гравием, новый асфальт везде лежит".Вновь прибывших сразу знакомили с территорией станции. Разместились врачи на втором этаже административно-бытового корпуса в комнате на трех человек. Раньше в соседнем помещении была столовая и что-то вроде кондитерского цеха - о некогда обычной жизни напоминали тестомесильные и другие машины. Все они уже не работали. Кормили, вспоминает нейрохирург, хорошо и много. Ешь, сколько хочешь: гречка, сайра, масло - все, что не готовится.

Совещания руководства проходили в большом кабинете с макетом станции. Флажками на нем отмечали дозы радиации и допустимое время работы в каждом уголке. "Было рассчитано, как долго можно там находиться: где-то 40 секунд, где-то 1,5 минуты. Каждый день мы забирались к полосатой трубе, машина оставалась внизу. Там были помещения, большие комнаты, а внизу - саркофаг и площадки буквой "Т". Там же был немецкий робот, который поработал меньше минуты, а потом перестал выполнять указания. Все другие роботы также", - вспоминает ликвидатор.

Медики проводили осмотры, измеряли давление добровольцам, при необходимости выдавая им лекарства. "Мы были как скорая помощь. Если что-то случилось, мы обязаны доставить человека в Чернобыль в лечебное учреждение, оказать помощь. С собой у нас был набор медикаментов - целая сумка, - поясняет Василий Блохин. - За время, сколько я там был, никаких ЧП не случилось. Один раз кого-то током ударило, но это и так бывает в быту".В медсанбате у врачей был в распоряжении аппарат "КРИЧ" с подводной лодки, который считал дозы излучения человека, делится собеседник. Использовали устройство в помещении, максимально защищенном от внешней радиации. "Человек садится, подводится рентгеновская трубка и "КРИЧ" считает количество разрядов. Выдает: сколько цезия, церия, циркония и другого. Мы обследовались на нем до и после поездки в Чернобыли, разница была в 100 раз. Этот аппарат наш радиолог возил на станцию, но он не смог там работать из-за внешнего излучения", - говорит ликвидатор. Фон даже в чистой, вымытой комнате на ЧАЭС перебивал значения и не давал устройству производить расчеты.

На станции тогда уже проводили окончательную дезактивацию крыши третьего энергоблока. Убирать с нее остававшиеся после взрыва плиты выходили строго по два человека. Двое должны были охватить объект тросом. Затем вступала техника - по указанным координатам работали краны "Демаг", которыми дистанционно управляли из бункера. Следующие два человека выходили, чтобы зацепить плиту. "Семь плит еще снимали с крыши. Одна кучка еще была возле трубы этой, рядом с роботом. Она еще фонила - 1375 рентген в час. В помещении, где мы были, через окошко была видна крыша саркофага (на расстоянии жилых домов при очень плотной застройке. - Прим. БЕЛТА). Повидал я много чего. Взорвался ведь четвертый блок, а рядом с местом, где мы находились, строились пятый и шестой. Там работы на начальной стадии остались".

Большинство действий ликвидаторы выполняли вручную. Дело в том, что используемые на месте роботы часто путались в обрушенных конструкциях, установленные на них камеры перегорали. "Люди выходили, чинили все это и получали дозы радиации. То, что было убрано (насколько я знаю и что видел), делалось руками: лопата (шуфель), носилки. Каждый четко знал, на сколько секунд можно подходить. Люди делали все на совесть, не за деньги, они исполняли долг", - говорит он.

Время пребывания на станции для каждого человека зависело от полученной дозы облучения. Максимальная составляла 25 рентген, но до таких значений старались не доводить, отправляли обратно. Организм сразу не ощущал колоссальной нагрузки. Радиация ведь не имеет цвета и запаха, зато у нее есть особый привкус, "что-то чуть-чуть металлическое", поясняет врач. Привыкание к ионизированному воздуху в зоне отчуждения происходило за несколько дней.Командировка Василия Александровича на Чернобыльскую АЭС длилась 19 суток. После он вернулся в Витебск, где его ожидали супруга и двое маленьких детей. Родные, конечно, переживали за главу семьи и откровенно такой поездке не были рады, но все понимали, что это врачебный долг. Работу на станции в ноябре 1986-го он вспоминает без лишних эмоций, они проявляются, когда речь заходит о людях. "Многие из тех, кто был в зоне отчуждения, уже ушли из жизни по разным причинам. Моего однокурсника уже пять лет нет в живых. Шофера, которого потом в Витебске я часто встречал, тоже", - застывает в воспоминаниях Василий Блохин. Уже на пенсии нейрохирург и сегодня спасает жизни пациентов в областной клинической больнице, где начал работать еще в 1981-м.

Фото БЕЛТА и из архива Витебской областной клинической больницы,
БЕЛТА.-0-