В этом году исполняется 35 лет со дня катастрофы на Чернобыльской АЭС. Она стала самой масштабной как по количеству задействованных в ней ликвидаторов, так и по количеству пострадавшего населения. Взрыв четвертого реактора ЧАЭС был настоящим потрясением для всего мира. В результате аварии заражению радиоактивными веществами подверглась значительная часть Беларуси, Украины и России. Более полумиллиона человек получили серьезные дозы радиации, помогая справиться с последствиями чрезвычайной ситуации на станции. Все они - ликвидаторы аварии на ЧАЭС. Одним из участников тех событий был летчик, второй пилот вертолета Ми-26, выполнявшего задачи по ликвидации, Павел Стадников. Сейчас он подполковник в отставке, свою военную карьеру закончил в Группе материально-технического обеспечения органов пограничной службы в Дзержинске. Сегодня он герой нашего материала.
Павел Стадников закончил Витебский ДОСААФ в 1977 году, получил специальность вертолетчика, после чего успешно поступил в Сызранское высшее военное авиационное училище летчиков. Удалось послужить от Забайкалья до Германии. Перед поездкой в чернобыльскую зону Павел Борисович проходил службу под Мурманском, в Ленинградском военном округе.
"1 мая мы с сослуживцами, как и все, шли отмечать праздник, и тут - тревога, экстренный сбор! В белых рубашках и прибежали в часть. "Собирайтесь, ребята, взорвался реактор на атомной электростанции в Чернобыле. Готовьте карты" - сказал командир. Что, где, почему… Это сейчас легко подготовить, а тогда нужно было вручную линейками на картах рассчитать все, нанести маршрут. Представьте, склеить десятки карт от поселка Кица Мурманской области до украинского Чернобыля! На следующее утро наши вертолеты Ми-8 и Ми-24 отправили туда, а я остался на базе, так как был на вертолете командующего - Ми-6А", - вспоминает ликвидатор.
Есть такой вертолет Ми-26. Он один из самых тяжелых и грузоподъемных вертолетов в мире, может поднимать в воздух десятитонный подвесной груз. В то время их было очень мало, а людей, способных ими управлять, еще меньше. Первыми отправились в Чернобыль три вертолетных полка из белорусского Полоцка, дальневосточного Магдагачи и грузинского Телави, на вооружении которых были Ми-26. "День, два, три, неделя, месяц - у всех по-разному, но почти весь летный состав там получил огромную дозу радиации. Норма была установлена в 25 рентген. Существовало правило: достиг нормы - прислали замену, а тебя отправляли в Москву или Киев на лечение", - отмечает Павел Стадников.
Экстренно со всего Советского Союза начали отправлять вертолетчиков в Центр боевого применения и переучивания летного состава армейской авиации в город Торжок Тверской области.
"Пять дней пишем конспекты, изучаем новый вертолет, на шестой день приходит полковник и говорит, что сегодня сдаем экзамен! Был, конечно, шок, но все благополучно сдали. После этого неделю отдохнули дома. Доходили печальные новости от коллег из Ленинградского округа о множестве смертей ликвидаторов от лучевой болезни. Некоторые летчики начали бояться и отказывались лететь в Чернобыль, но я понимал, что без нашей помощи ситуация может стать еще хуже", - вспоминает Павел Стадников.
"15 июля 1986 года я, тридцатилетний пилот, и еще десять экипажей Ми-26 прибыли в город Овруч и расположились в гостинице. Получив обмундирование и средства защиты, познакомились друг с другом. Это были летчики с разных точек СССР, в основном молодежь. В шесть утра был подъем, завтрак и планерка на аэродроме. Определяли маршруты и объем необходимых работ. Летом 86-го была невыносимая жара. При первом полете мы надевали общевойсковой защитный костюм, противогаз и перчатки.
Поднимаешься в воздух и весь течешь от духоты, поэтому оставляли только респиратор, и то на минут пятнадцать полета, дышать было невозможно. Под ногами укладывались свинцовые пластины, которые защищали от гамма-излучения, но свинец очень сильно накапливал радиацию. Потом пришлось убрать их. Так и летали…
Вокруг реактора на определенной удаленности были вертолетные площадки, мы называли их "Кубок". "Кубок-1", "Кубок-2" и так далее. Там находились АРСы - армейские авторазливочные станции на военных ЗИЛах, откуда нам заливали черную патоку. На "двадцатьшестерки" устанавливались четыре бака, вмещающие в себя по 1300 л этой жидкости. Мы буквально обливали местность сахарной смесью, чтобы образовывалась липкая корка, которая удерживала бы радиоактивную пыль. Три вертолета работали непосредственно над взорвавшимся реактором, остальные поливали город Припять, все дороги, поля, леса и берега реки.
Самыми опасными, естественно, были боевые вылеты на реактор. Над ним замеры радиации показывали 2000-3000 рентген и более 100 градусов температуры.
Подлетаете к реактору на высоте 100 м, зависаете, в течение минуты сливаете патоку и заходите на очередной круг - вот такой короткий инструктаж был перед вылетом. В кабине стрелка прибора, замеряющего фон, судорожно зашкаливала. Посередине фюзеляжа был люк, через который происходил слив. Коля Агеенко, наш бортмеханик, корректировал пилотов, глядя прямо в реактор, чтобы попасть точно в цель. Увидев первый раз реактор, я и командир были в недоумении. Люди на крыше! Но это были роботы, очищавшие крышу 3-го энергоблока и замерявшие уровень радиации. Мы делали десять кругов, после чего уходили на "Кубок", снова заправлялись патокой. За день таких боевых вылетов было десять! Вот и считайте, сколько мы "хватанули" там…", - делится воспоминаниями летчик.
"В Овруче много было забавных моментов. Выдавали нам по несколько персональных дозиметров "Карандаш" - это накопители радиационной дозы, широко использовавшиеся при ликвидации аварии на ЧАЭС. Они выполнены в виде авторучки из алюминиевого сплава. Раз вылет, два - а дозу не показывает. Оказывается, их нужно было каждый день заряжать. Плюс, конечно, был в очереди в магазине, - шутит Павел Борисович. - По прилете после работ заходишь туда, увешанный этими приборами, и все расступаются: "Смотрите, смертники идут!" Все понимали, кто мы и где летаем".
"Многие говорят, что именно от радиации ты как будто сонный, но мне кажется, что это плод чьего-то воображения. На самом деле мы очень уставали от постоянных полетов, высокой концентрации внимания при дезактивации объектов и постоянной жары. Я уже говорил, что лето выдалось жарким. Расскажу один случай. После очередной дозаправки на "Кубке" мы летим, и вдруг Гена Коваленко, сидевший сзади штурман, толкает меня в плечо: "Паша! Высоковольтка!". Оказалось, я отключился на несколько секунд. Успев потянуть штурвал на себя, удалось избежать трагедии. Вот так было…", - говорит Павел Стадников.
"Над реактором было не страшно, страшно было смотреть свысока на мертвый город Припять. Как будто летишь над ночными улицами, но было светло. На балконах сушится одежда, по улицам бродят собаки, светофоры моргают, но никого нет. Картина, конечно, грустная. Мы не понимали тогда, что отселение будет далеко не на три дня. Поражал красотой "рыжий лес", переливающийся красно-зелено-желтыми красками. Это лес возле атомной электростанции, который выжгло радиацией за считанные дни. Отчетливо прослеживалась красно-бурая полоса, по которой радионуклиды вместе с воздушными массами пошли в сторону Беларуси, - рассказывает Павел Стадников. - Моя командировка планировалась на период не больше месяца. "Мужики, ну нет замены, - виновато говорил командир, - нужно еще месяц продержаться". В итоге я провел на ликвидации аварии два месяца и семь дней. После приезда наградили орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени. Боялись ли мы? Скорее нет. Мы же военные летчики, есть понятие приказа. Из реактора шел дымок, а у нас плановые полеты, выполняем задачу, спасаем великую страну и, как оказалось, весь мир!"
Евгений Печерин, пресс-служба Госпогранкомитета,
Фото из личного архива Павла Стадникова.-0-
- размещаются материалы рекламно-информационного характера. - 2024