Он не любил оттенков - ни в творчестве, ни в жизни. Красное и черное Мая Данцига 

Даже в восемьдесят, едва передвигаясь на больных ногах, он был словно сгусток энергии, творившей чудеса. Она приподымала бездарей и зажигала уставших, заставляла мыслить и творить, преодолевая собственную косность. Студенты ходили за ним с тетрадкой, записывая сыпавшиеся афоризмы: "картиной надо забеременеть", "не люблю оттенков", "пусть лучше человек будет буйный, чем спокойный".

Май Вольфович Данциг спокойным не был никогда. Полвека он преподавал в театрально-художественном институте (ныне Белорусская государственная академия искусств). Заведовал кафедрой живописи и с невероятной интенсивностью работал в мастерской как художник. Создал более 500 полотен. Почти каждое из них - событие. Яркое, дерзкое, мощное, многослойное, западающее в память раз и навсегда. "Да, этот крепкий. Самый маленький ростом, но самые большие холсты", - говорил о нем однокурсник народный художник РСФСР Алексей Белых.

Данциг единственный из всех белорусских художников рискнул в 1974 году написать Вечный огонь. Квадратное полотно высотой в человеческий рост, на котором - не в центре, а выше уровня глаз - золотистыми протуберанцами развевается на ветру беспокойное пламя. Его отблеск ложится на серый мокрый гранит, где охапки гладиолусов и гвоздик полыхают священным для Мая Вольфовича красным цветом. И только очень внимательный взгляд заприметит записку, смоченную то ли слезами, то ли дождем: "Миша, с праздником Победы!" Кому она адресована - живому или мертвому, - спросить уже не у кого: 26 марта 2017 года Май Вольфович Данциг ушел из жизни. На днях ему исполнилось бы 95.
Май Данциг с племянницей Эллой. Начало 1960-х годов

Коренной минчанин, родившийся и умерший в родном городе, выезжавший из него только на учебу, отдых и в эвакуацию.

Коренным минчанином был его дед, литограф Герц Данциг. С 14 ноября 1902-го по 21 декабря 1905 года в его типографии выпускалась очень уважаемая, передовая по тем временам газета "Северо-Западный край", а позже - большевистская "Звезда". "Начались поиски типографии. Многие типографии в ужасе запирались от нас. Но вот мы попали к последней нашей надежде, к старому типографу с электрическими машинами добродушному старику, еврею Данцигу", - писал в статье "Подготовка Октября" пламенный революционер Александр Мясников.

На улице его имени, в несуществующем уже кирпичном трехэтажном доме 27 апреля 1930 года появился на свет ребенок, которого назвали Май, потому что родился накануне майских праздников.

Страсть к рисованию и футболу унаследовал от отца, который учился в знаменитой "Рисовальной школе художника Кругера" вместе с Михаилом Кикоиным и Хаимом Сутиным. Лучший свой рисунок - "Портрет девочки" (1912) - тот повесил на стену в память о былых надеждах, а стал… учителем физкультуры, одним из первых и лучших в БССР.

Мама - Бася Яковлевна Каган - уроженка Ракова, окончила гимназию, писала стихи. «Именно она отвечала за нашу с сестрой культурную программу, - вспоминал Май Данциг в предисловии к альбому, выпущенному фондом Art Russe. - Я помню, как в первый раз мы пошли с ней в кинотеатр и смотрели первый советский цветной фильм "Груня Корнакова» про работниц какого-то фарфорового завода. Я был в совершеннейшем восторге".

Фильм Николая Экка, созданный в 1935-1936 годах популярным в ту пору двухцветным виражным способом, вряд ли поражал богатством оттенков, но силу цвета шестилетний мальчик прочувствовал сполна. "Я люблю красный, черный, белый, но не люблю оттенков!" - говорил Данциг студентам много лет спустя.

"Я рисовал всегда, и до войны рисовал, - вспоминал он в одном из последних интервью. - Рисовал я своеобразно. Я садился на окошко. Окно служило мне своего рода телевизором. Я видел все, что происходило на улице. Как во время учебной тревоги загоняли телеги в подворотню, как двигались люди, как ехали машины. Я наблюдал жизнь в окошке. Я мог сидеть часами". И зарисовывать на обоях, на оклейке окна все, что видел в окружающем пестром и беспокойном мире.
В Минском художественном училище. Данциг справа в верхнем ряду. Конец 1940-х годов

Но родители в те годы видели его исключительно скрипачом: абсолютный слух, цепкая музыкальная память, безупречная координация движений. В 1935 году, когда при консерватории открыли школу для одаренных детей, оказался в числе ее первых учеников. У кого он учился? Говорят, у Александра Вивьена - талантливого артиста, который блистал в Московской оперетте, а позже переквалифицировался в дирижера и скрипача. В начале 1930-х он объявился в Минске, какое-то время был первой скрипкой Государственного симфонического оркестра, преподавал, а после 1936 года то ли уехал, то ли умер. Среди его учеников племянница Ларисы Александровской доктор философских наук Ариадна Ладыгина.

"Я занимался в музыкальной школе на скрипке и окончил три класса до войны. И там меня педагог лупил смычком по руке за фальшивую ноту", - вспоминал Данциг.

Убегая от гитлеровцев в июне 1941-го, Данциги взяли с собой только отцовское драповое пальто и скрипку сына.

- Он показывал нам свою скрипку! Она хранилась у него в мастерской, - рассказывает ученик Мая Вольфовича белорусский художник Антон Вырво. - В футляре, в чехле… У него был абсолютный слух, и родители настраивали его на музыкальную карьеру.

Об этом же мечтал и дед, с юности игравший на скрипке.

Бабушка и дедушка были для Мая самыми главными людьми. Внук прибегал к ним после уроков. Любовался круглобокими вишнями, которые томились под толстым слоем сахара и к Новому году превращались в тягучую наливку. Дразнил на балконе бабушкиных кур. "У, кишенник!" - сердился дед, но получалось как-то несерьезно.

Дед и мама с малолетства приучили его к книгам. Папа - к физическим упражнениям.

Как весело было катиться по городу в педальном детском автомобильчике - быстрее, быстрее, еще быстрее! Мимо клуба имени Сталина (ныне кинотеатр "Победа"), мимо строящегося оперного театра, мимо новенького клуба строителей, который позже превратился в Дворец пионеров и Театр юного зрителя.

Он очень гордился этим подарком отца. Другого личного транспорта у него никогда не было. И очень любил свой город, который рос и хорошел на глазах. Кто знал, кто мог предвидеть, что солнечным утром, когда минчане собирались на открытие Комсомольского озера, на Беларусь посыплются бомбы?
На этюдах в Суриковском институте. Май Данциг - крайний слева. Середина 1950-х годов

Вольф Герцевич сразу рванулся в военкомат, но его развернули: "Не подходите по возрасту". И он все свои силы положил на спасение семьи.

"После начала войны мы несколько раз пытались удрать из Минска от бомбежек и пожаров, - вспоминал Май Данциг. - Раз пошли вечером по Долгобродской в сторону военного кладбища на Колодищи, но нам встретились люди с котомками, которые сказали, что немцы уже высадили десант. И мы вернулись домой". Другой раз вышли на окраину, и налетели немцы, начали стрелять.

На рассвете 27 июня вдруг стало подозрительно тихо. "Все, надо уходить", - сказал отец. Надел свой бостоновый костюм, мама - лучшее платье, и налегке вышли из дома. Пришли на вокзал, но поезда уже не ходили. Отчаявшаяся толпа ждала чуда, и вдруг на горизонте задымил паровоз. Он шел полным ходом без остановки. Крик, плач, люди бросаются на рельсы… Машинист едва успел затормозить. Все четыре вагона оказались битком набиты ранеными солдатами. В дверях стояли часовые и никого не пускали внутрь. Вдруг из вагона раздался крик: "Данциг!" Это был бывший ученик отца. Дверь приоткрылась. Вольф Герцевич буквально закинул в нее семью, на ходу впрыгнул сам… Сутки спустя в Минске уже хозяйничали немцы.

Поезд месяц шел до Куйбышева. Оттуда по совету добрых людей перебрались в Ульяновск. Отца определили в железнодорожную милицию и вооружили пистолетом, мать - на эвакуированную из Витебска трикотажную фабрику "КИМ". Там ей, кроме хлебной карточки, выдавали на месяц килограмм ваты или белые женские чулки. За деньги от их продажи можно было купить три поленца дров, сахарин и пару картофелин. Пока мама торговалась, одиннадцатилетний Май бродил по рядам в надежде выпросить горстку семечек или, если повезет, подсолнечного жмыха. От голода мутило в животе и подкашивались ноги.
Май Данциг в мастерской. Середина 1970-х годов. Справа: Май Данциг. Партизанская баллада. 1969 год. Холст, масло, 300 х 300 см. Арт-фонд семьи Филатовых

"Мы регулярно ходили в баню, - вспоминал Май Данциг, - но от авитаминоза у меня все равно были вши и незаживающие раны на ногах. Вшей давили, стоял треск, и это повторялось изо дня в день".

Однажды мама рассказала на фабрике, что Марик умеет рисовать, и заведующая ларьком, где выдавали хлеб по карточкам, попросила сделать вывеску. Принесла кусок жести, масляные краски, и будущий художник красиво написал "Ларек № 93". За это он получил свой первый гонорар - буханку хлеба. Чуть позже таким же способом заработал стеганые брюки и телогрейку.

…Вернулись, как только Левитан объявил об освобождении Минска. "Поехали домой!" - воскликнул Май. Квартира оказалась цела, на стене - чудо из чудес! - висел рисунок отца. Остальное пропало. "Первым делом пошли на Сурожский рынок и на последние гроши купили большой каравай хлеба, принесли домой и стали есть", - вспоминал Май Вольфович много лет спустя.

Родина-кормилица. В 1969 году эту мысль он с пронзительной прямотой выразил в картине "Партизанская баллада", где женщина кормит грудью изможденного бойца. Данциг никогда не скрывал, что позаимствовал сюжет из картины Рубенса "Отцелюбие римлянки". Тогдашний выставком эту работу не понял, но после триумфа в Москве отношение изменилось, и сегодня это полотно знает весь мир.

В сентябре 1944-го Май сел за парту в лучшей минской школе - 42-й "гвардейской непромокаемой", которая сегодня носит имя нобелевского лауреата Жореса Алферова. А тогда Жорес был его одноклассником. Здесь преподавали лучшие в городе учителя. Физику вел Яков Борисович Мельцерзон, белорусский язык и литературу - Константин Семенович Волосевич, черчение - легендарная Дора Соломоновна Зупперман, которая в годы оккупации организовала в лесу партизанскую школу, а в послевоенные годы очень твердой рукой прививала детворе инженерное мышление.
С родителями. Середина 1970-х годов

С такой подготовкой Май после восьмого класса на ура поступил в архитектурный техникум. В 1946 году это было единственное учебное заведение в городе, где преподавали рисование. А еще во Дворце пионеров вновь открылась изостудия Каткова. Герой войны, художник, педагог Сергей Петрович дал путевку в жизнь десяткам белорусских живописцев. Среди них и Май Данциг.

Тридцать лет спустя, когда учителя уже не будет в живых, он увековечит родную студию на громадном - три на пять метров - лучезарном полотне "Солнечный континент". С необыкновенной тщательностью Данциг изобразил и Каткова, и детей, и их радостные разноцветные рисунки. А по левому краю картины - символы творческой мощи: голова Давида, Нефертити, обелиск Победы, космический шлем с надписью "СССР".

Тайны "Минск. 3 июля 1944 года": кто парень на мотоцикле и где была картина 30 лет?
От обелиска на площади Победы до школьного музея: почему в Беларуси столько памятников?
Неоготика Свенторжецких и "Северные Афины" Огинского: необычная архитектура Беларуси

В 1947 году только что открывшееся Минское художественное училище объявило набор на скульптурное и художественно-педагогическое отделение. Среди первых абитуриентов - Май Данциг, Михаил Савицкий, Виктор Громыко, Израиль Басов, Георгий Поплавский, Леонид Щемелев. Тех, кто постарше, взяли сразу на второй курс; Данцига, Поплавского и Щемелева - на первый.

Поначалу у училища не было даже собственного помещения. Общеобразовательные уроки проводились в школах, занятия по спецдисциплинам - в подвалах Большого театра, где продолжалась масштабная послевоенная реконструкция. Отопления не было, в гримерках жили актеры, а половину здания занимали пленные немцы. Данцига это ничуть не печалило. Музыка по-прежнему доставляла ему огромное удовольствие. Он никогда не пытался ее рисовать, но написанная в 1985 году "Легенда Пикассо" смотрится буквально как мизансцена из "Тоски".

Тем не менее из театра их в конце концов переселили на верхний этаж дома № 39 на углу Советской и Долгобродской. Там и сегодня остаются художественные мастерские. "Мы шли шеренгой через весь город, через руины, и каждый нес свой стул и свой мольберт", - вспоминал Май Вольфович.
С учителем Хаимом Лившицем на его персональной выставке. 1994 год

Данциг чрезвычайно болезненно воспринимал разрушения, нанесенные его родному городу. Минск, по его словам, в те годы просматривался насквозь: из конца в конец. Удивительно и прекрасно было наблюдать, как отстраивалась наша столица. Как на месте искореженной Советской нарождался широкий проспект, обрастал красивыми зданиями и высокими раскидистыми липами.

"Мы шли шеренгой через весь город, через руины, и каждый нес свой стул и свой мольберт".

- Май Вольфович потрясающе изображал своих московских педагогов и сокурсников, - вспоминает его ученик художник Игорь Бархатков. - Каждую историю он разыгрывал в лицах, абсолютно точно копируя голос и повадки знакомых ему людей. Это одна из причин, почему общение с ним было захватывающе интересным.

Другая причина - колоссальные знания, которые он изначально почерпнул у своих учителей, а затем накапливал и укреплял на протяжении долгих лет.

- С Данцигом невероятно интересно было изучать историю живописи, - вспоминает Антон Вырво. - Он был в этом отношении гораздо образованнее и фанатичнее любого искусствоведа. Знал принципы, знал художников - одним словом, абсолютно все! Он эволюционно прослеживал становление любой художественной идеи от Древнего Египта до наших дней. Вот почему каждый его совет бил в точку и раскрывал самую суть вещей. Скажет, например: "Кости и суставы надо писать жестко, а мышцы мягко" - и твоя работа оживает, начинает дышать.
Художник Антон Вырво в мастерской. Март 2025 года

Свою систему знаний Май Вольфович выстраивал с юности. Его пламенный характер удивительно уживался с основательностью и систематичностью, способностью к долгосрочному планированию.

- Семнадцатилетним юношей он разработал для себя особую программу, которую неукоснительно выполнял. В училище осваивал рисунок, в институте - живопись, а после его окончания - композицию, - поясняет Вырво.

Учителя об этом даже не знали. Он настолько прилежно занимался по всем дисциплинам, что удостоился именной Сталинской стипендии. В тот же день в Минск полетела телеграмма "Денег больше не присылать!".

"Я очень благодарен маме за то, что отрывала от себя и каждый месяц посылала мне тридцать рублей. А это были деньги. По крайней мере, я уже не голодал и не бедствовал. Хотя, когда мы заходили в столовую, а на столах тогда разрешили, чтобы лежал хлеб, и мы ели этот хлеб", - вспоминал Май Вольфович через годы.

В 1957 году в Москве проходил VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. В одном из залов Суриковского института организовали открытую студию. Сюда приходили зарубежные гости, и лучшие студенты писали их портреты. Многие выставляли их в качестве дипломных работ.

Данциг с удовольствием рисовал иностранных гостей и даже пообщался со знаменитым американским абстракционистом Джексоном Поллаком. Тот без всякого стеснения позаимствовал его рабочий халат и увлеченно брызгал красками из баллончиков. "Признаюсь, меня впечатлили его работы, - делился Май Вольфович в одном из последних интервью. - Не размерами. И не тем, что они были необычными для нашего восприятия. Мне запомнились их энергетика и удивительное ощущение цветовой гармонии".
Май Данциг. Навстречу жизни. 1958 год. Холст, масло, 160 х 320 см, Национальный художественный музей Республики Беларусь

К этому Данциг стремился в своих картинах, хотя писал в традиционной масляной технике и в совершенстве владел секретами старых мастеров - имприматурой, лессировкой, многослойностью. Может быть, потому его полотна такие яркие и в то же время добротные, респектабельные.

Первую свою большую картину - "Навстречу жизни" - он написал в 1958 году в качестве дипломной работы. На огромном полотне 300х160 сантиметров юноши и девушки после выпускного бала встречают рассвет, а на заднем плане тонет в голубой дымке молодая строящаяся Москва. Но почему при взгляде на это полотно невольно представляешь мост над Свислочью?

 "Семнадцатилетним юношей он разработал для себя особую программу, которую неукоснительно выполнял".

Осенью того же года картина демонстрировалась на всесоюзной выставке, посвященной 40-летию комсомола. Полторы тысячи художников всех жанров, включая сатиру, плакат и декоративно-прикладное искусство, оккупировали залы Москвы. Была среди них и молодежь, но в основном - седовласые мэтры.

Беларусь представляли 17 художников, в том числе такие видные живописцы, как Иван Ахремчик, Семен Гарус, Евгений Зайцев, Лазарь Ран, Михаил Савицкий. Но в целом экспозиция получилась невыразительная, впечатляла лишь "Первая песенка" Антона Бархаткова.

Данциг выставлялся от РСФСР и получил множество положительных отзывов. Почему он не остался в Москве?

- Папа очень любил свой родной город, - говорит дочь художника пианистка Алла Данциг. - Его влекли не только родные стены и люди, но и поражающий воображение размах послевоенного восстановления. Не зря ведь он стал поэтом и летописцем возрожденного Минска!

"Я закончил учиться в 1958 году, и вообще говоря, у меня была возможность остаться в Москве, но Москва - довольно тяжелый, я бы даже сказал, пугающий мегаполис, и я вернулся в свой Минск", - пояснял сам живописец. Поводом для возвращения стало приглашение ректора Белорусского театрально-художественного института Виталия Цвирко, который, собственно, и направил его в свое время на учебу в Москву.
С Игорем Бархатковым на его персональной выставке. 2008 год

Пятьдесят два года прослужил Данциг в Академии искусств. Несколько десятилетий возглавлял кафедру живописи. Распределиться к нему в мастерскую считалось величайшим счастьем.

"Его влекли не только родные стены и люди, но и поражающий воображение размах послевоенного восстановления".

- Я никогда не задумывался, что это старик, - говорит Антон Вырво, учившийся у Мая Вольфовича в 2005-2011 годах. - Ему 80 лет, а энергия из него бьет фонтаном, как из молодого. Придет, зарядит всех и исчезнет на неделю. Но и этих относительно редких встреч было достаточно. Он вдохнет в тебя жизнь, и ты работаешь как заведенный.

Май Данциг глубоко и тонко чувствовал людей, характеры, особенности их дарования. Случалось, действовал резко и круто.

Один дипломник два года мучился с полотном, изображавшим раненого партизана. Данциг в отсутствие бедолаги перевернул холст вертикально и полностью перекрасил: сверху - огромное небо, снизу - маленькая повозка с умирающим бойцом. Незадачливый художник, увидев, остолбенел, но с мастером не поспоришь. Да и месяц всего до госэкзамена.

Студенты особенно ценили, что Май Вольфович - не теоретик живописи, как некоторые другие педагоги, а мастер, ежедневно занятый творческим трудом. На избитый вопрос, что важнее в его жизни, дом или мастерская, он всегда без колебаний отвечал: "Мастерская!" В начале 1960-х она располагалась на Некрасова, позже, не без содействия Петра Мироновича Машерова, в знаменитом "столбике" на Сурганова.

"Идешь рано утром настроенный на работу и обязательно кого-нибудь встретишь, - вспоминал художник свои юные годы. - А у тебя внутри все горит поскорее взяться за холст. И чтобы меня не сбили с этого настроя, я быстренько, пока никто не видит, перепрыгивал через забор". Случалось, работа настолько увлекала, что не было смысла возвращаться домой. Прикорнет на час-другой прямо в мастерской и вновь берется за кисть.

Главным героем его творчества всегда был любимый город. Данциг писал и Витебск, и нарождающийся Солигорск, и, хоть и редко, идиллические деревенские пейзажи. Но им не хватает соли и перца, жаркой, пылающей красноты его минских ландшафтов.
Май Данциг. Начало 2010-х годов

Не зря Май Вольфович увлекался когда-то архитектурой и черчением. Его картины восхитительно крепки, его дома безупречно сконструированы, и даже взлетев высоко-высоко над крышами ("Художник должен иметь орлиные крылья!"), он не терял твердой почвы под ногами.

- Процесс строительства и возможность посмотреть на город с высоты невероятно его вдохновляли, - рассказывает дочь. - Первые башенные краны, первые современные районы, первые высотные дома, телебашня… Он прорывался на верхние этажи строящихся домов - всюду, куда никто не мог пройти. Получал от этого огромное вдохновение, запечатлевая увиденное в своих работах.

В 1964 году на углу Московской и Дружной (ныне район улицы Толстого) начали строить десятиэтажный кирпичный дом для железнодорожников. По тем временам он казался небоскребом. "Я взобрался наверх, - вспоминал Данциг. - Мне было трудно, потому что я с холстом, с этюдником лез через пролеты лестницы, которая еще не была готова, и долез до какого-то седьмого этажа или восьмого, посмотрел и ахнул".

"Ему 80 лет, а энергия из него бьет фонтаном, как из молодого".

Так родилось грандиозное полотно "Мой Минск", которое сам художник считал "по ритмам своим, по направлению линий" очень современным. Оно существует в двух вариантах. Одно - небольшой этюд, размером 100 х 124 - хранится в частной коллекции. Другое - масштабное, блестящее, яркое - в Национальном художественном музее. Поражает, с одной стороны, реализм: каждое здание, а быть может, и каждое дерево предельно узнаваемо. С другой - почти игрушечность этого уютного, огромного и одновременно маленького городского мира. Детская железная дорога для Гулливера, где даже забор оклеен почти настоящими афишами.

Еще смелее проявил себя Данциг в огромной трехметровой картине "Мой город древний, молодой". Она сейчас в постоянной экспозиции Национального художественного музея. В 1963 году на площади Свободы началось строительство ультрасовременной десятиэтажной стекляшки "Белпромпроекта". Сегодня она уже другая, облицованная керамогранитом, а у Данцига - бетонный скелет, над которым ерзает красный, как в мультике, подъемный кран. Через дорогу еще один кран над Домом моделей (ныне Центр моды). Он начал строиться в 1965-м, четырнадцать лет спустя украсился барельефом "Солидарность". Данциг уловил самое начало этой стройки, в которой ему виделась молодость и будущее.
Май Данциг. Мой город древний, молодой, 1972 год. Холст, масло, 250 х 300 см. Постоянная экспозиция Национального художественного музея Республики Беларусь

А древность - в массивных контрфорсах Холодной синагоги, прижавшейся боком к бетонной громаде "Белпромпроекта". Самое старое здание Минска снесли в 1965 году, оно сохранилось лишь на полотне Данцига и немногочисленных фотографиях. Свято-Духов кафедральный собор, ВДНХ, Зыбицкая, здание телевидения и даже знаменитая ротонда - все удивительно реалистично в лучах мартовского солнца. Кульминация - белоснежный Большой театр. "Я писал его таким, каким задумал автор - Иосиф Лангбард и каким я запомнил театр еще в довоенный период", - пояснял Данциг в интервью.

Панелевоз, автобус, троллейбус, мотоцикл, разноцветные почти игрушечные самосвалы и яркие афиши - в этой картине играет каждая деталь, и рассматривать ее можно бесконечно. "Как я все это увидел? Нет, на дирижабле не летал и на вертолете тоже. Просто залез на крышу строящегося института", - отшутился автор. Но при взгляде на холст совершенно очевидно, что художник смотрит на город со шпиля дома Мусинского, построенного в 1981 году. Что это? Предвидение или фантазия? Тайна, которую художник унес с собой.

В 2006 году он точно таким же образом запечатлел с высоты 74-метровую громаду Национальной библиотеки. Ожидается, что строящийся неподалеку Газпром-центр дорастет до 189 метров, и "магический кристалл знаний" будет смотреться оттуда как на ладони.

В чем же секрет такого ясного воображения? Май Данциг не стал его скрывать: "Картины в голове вынашиваю полностью. Я вижу зрительно законченную работу. Я сразу вижу ее в размере".

Однажды он начал писать большое полотно и вдруг обнаружил, что не хватает пятидесяти сантиметров пространства. Уменьшать не хотелось. Художник взял другой холст, загрунтовал заново… Так возникла картина "Партизанская свадьба".

Тема войны была для Данцига ничуть не менее важна, чем тема Минска. Иногда они пересекались. Таково громадное полотно "Минск. Весна. 1944 год", полыхающее пламенем пожара. Своей живописью он сумел рассказать и о трагедии Тростенца, и о пепелище Минского гетто, и о подвигах партизан.
Май Данциг. Мой Минск. 2006 год. Масло, левкас, 190 х 215 см. Национальная библиотека Беларуси

Удивителен его военный натюрморт "О Великой Отечественной…". Он поражает и размерами, и содержанием. Простой деревянный стол с пишущей машинкой марки "Данциг", командирские часы, груда скомканных бумаг, папиросы "Беларусь", дымящаяся пепельница… Через выдуманные бренды художник дает понять, что речь об очень личном, о муках творчества, о поиске единственно верного слова. Сухие листья рябины как символ невозвратимости, ее гроздья пламенеют как кровь, а пол - как огонь обжигающей правды. Май Вольфович признавался, что посвятил эту картину Василю Быкову, его предельно честной лейтенантской прозе.

"Берегите живопись!" - таков был его последний наказ".

Он мечтал, что его полотно будет выставляться в Государственном музее истории Великой Отечественной войны. Но в тогдашнее скромное здание оно не вписалось, и картину выкупил российский бизнесмен, задумавший показать ее в Лондоне в дни празднования 70-летия Победы.

Эффект превзошел все ожидания. Перед сдержанными и консервативными англичанами предстала уносящаяся в небо мадонна в окружении ангелов-бойцов. Это был гимн и одновременно реквием по убиенным, апофеоз надежды и скорби. Назавтра все газеты только и писали об этой поразительной картине.

Но сам Данциг при этом не присутствовал. Ему хватало тех почестей, которых он удостоился в родной Беларуси: звания народного художника, орденов Франциска Скорины и Почета.

- Май Вольфович был очень искренним и глубоким патриотом. Не состоял в партии, но верил в коммунистическую идею. Отстаивал высшие ценности, которые несет в себе искусство. Даже песни, которые он пел своим красивым тенором, были родные, советские, - говорит Игорь Бархатков. - Он очень переживал за будущее живописи. Боялся, что ее поглотит мутная пена лже-экспериментаторства и вездесущего дизайна. "Берегите живопись!" - таков был его последний наказ.
Юрий Крупенков. Май Вольфович Данциг. 2021 год. Холст, масло, 120 х 100 см

Надо сказать, что его ученики с честью этот завет Мастера выполняют. Май Вольфович зажег перед ними факел, и никто не заблудился в пути. "Иди напрямик, кричи громко", - любил он повторять фразу французского художника Густава Курбе и сам был образцом прямоты и решимости. Его картины хранят внутренний огонь, которым были рождены.

| Юлия АНДРЕЕВА, журнал "Беларуская думка". Фото Надежды КОСТЕЦКОЙ, из личных архивов героев публикации и открытых источников.