"Анечкины мечты". Узница немецкого концлагеря о детстве за колючей проволокой, ценности хлеба и мире

Детство Анны Михайловой из Гомеля, как и других ее советских сверстников, закончилось, так, по сути, и не начавшись. Июнь 1941-го вмиг поселил "в сердце маленьком горе бездонное". И принес невыносимую боль, постоянные лишения, мучения, тяготы и сводивший с ума голод. О жизни за колючей проволокой в немецком лагере, о детских и сегодняшних мечтах, о ценности хлеба и хрупкости мира бывшая малолетняя узница рассказала корреспонденту БЕЛТА.Слишком рано пришлось повзрослеть В Давыдовку под Гомелем (сейчас она в черте города) семья Анны переехала перед самой войной из д.Верхличи Красногорского района Брянской области - работать в колхоз "За Родину". "У нас была небольшая хатка с невысокими потолками. Вместо кроватей - полати. Жили все вместе - бабушка, дедушка, папа, мама, я и моя маленькая сестричка", - описывает Анна Сергеевна довоенный крестьянский быт. Пусть и совсем скромный, но мирный, с мечтами о лучшем."Хорошо помню, как началась война, и немцы на мотоциклах мчали через нашу деревню. Коммунистов расстреляли сразу - их сдал предатель. Оставшихся сельчан стали гонять на работы - на лесоповал, чтобы потом сооружать блиндажи, землянки", - слишком рано пришлось повзрослеть героине. Ее отец ушел на фронт, мама работала в лесу.Картины детской памяти Анны Сергеевны отнюдь не детские: "Видела, как бомба упала перед домом, за огородом, на соседнюю хату - и она сгорела дотла. На колхозном дворе падали эти бомбы".Ютиться семье пришлось в погребе - в самой избе поселились немцы. "Они забрали и нашу корову. Дед так плакал - ведь она кормилицей была", - продолжает рассказ собеседница.В редкие минуты удавалось девочкам поиграть - побарахтаться в песке возле хаты. "Как только немцы приближались к деревне, мамка за нас - и за калитку, домой", - вздыхает Анна Сергеевна.А еще когда "новых хозяев" не было в деревне, каждая семья старалась припрятать самое ценное. "Все добро, какое было, закапывали. У нас в огороде мы припрятали большой сундук. Моя мамка пряла, ткала, вышивала. Так вот рушники, рубашки, где какая посуда, где какое жито - все в этот сундук", - перечисляет семейные богатства Анна Михайлова."Свобода была так близко, но не для нас"Осенью 1943 года началась Гомельско-Речицкая наступательная операция войск Белорусского фронта. В Давыдовку прилетели радостные весточки, что есть первые освобожденные красноармейцами населенные пункты. Но сельчане знали и то, что при отступлении немцы зверствуют неистово. Люди боялись расправ. И в надежде спрятаться от фашистов стали уходить в леса. Где-то 17 ноября на запряженный лошадью воз семья Анны погрузила самое необходимое и попыталась убежать в лес. К несчастью, на пути встретили немцев, которые сразу же застрелили лошадь. "Воз, конечно, стал. А нас со всем нашим скарбом и еще несколько семей схватили", - с горечью говорит свидетельница тех роковых событий.Пятилетняя Анечка вместе с мамой, младшенькой сестричкой, бабушкой и дедушкой и другими людьми оказалась в вагоне, который вез сельчан в рабство. "Эти вагоны страшные такие. Ни сесть, ни лечь. Под ногами какая-то солома. Грязь. Холод. Ехали очень медленно. Только ночью нам могли открыть двери. Из еды - на весь вагон бросят одну булку хлеба, хотя какой там хлеб - непонятно что. И почти 9 дней мы тянулись до Бреста. 26 ноября, когда освободили Гомель, мы как раз были в Бресте. Мама еще долго вспоминала, какой плач стоял в этом вагоне, ведь свобода была так близко, но не для нас", - вспоминает она. После поезд с узниками отправился в немецкий карантинный лагерь. "Нас всех раздели и завели в огромную серую комнату. Пол в ней был чем-то намазан, скользкий. И нас ждал вонючий ледяной душ. Боже мой! Детки голенькие. Матки всех нас в кучу и пытаются согреть собой. А мы стоим - зубами только стучим. Не помню даже, чтобы кто-то из детей плакал. Наверное, страх и холод все слезы высушили", - качает головой Анна Сергеевна.В изнурительном пути и после холодного душа многие дети заболели - корь, крупозное воспаление. "Столько деточек померло. Как вспомню, как трупики штабелями лежат…" - не стихает боль в душе бывшей узницы.Врезалась в детскую память и форма, которую выдали в лагере: "На нее вешали цветные бирочки. Для чего - мы не понимали". В карантинном лагере семья из Давыдовки находилась до января. "Помню, однажды вечером всех вывели на огромный плац. Темно было, и только свет огромных фонарей бил в глаза. Начали делить людей. Стариков - в одну сторону, детей - в другую, женщин с совсем малыми детьми - в третью. Нас с мамой разделили", - страшно даже представить, какой ужас испытывали в тот момент и взрослые, и дети. Улучив момент, мама Анечки смогла выхватить свою девочку из детской толпы и спрятать под длинной юбкой."Мечты все только о булочке белого хлеба""Потом нас отправили в лагерь в Меппен. И там все-таки заболела моя сестричка. Ей было чуть больше трех. Когда она умирала, лишь просила мамочку не плакать. Приговаривала: "Тебе же Аня будет булки носить". Мы ведь все от голода только и мечтали что о хлебе, о белой булочке", - дрожит голос Анны Сергеевны.Где покоится прах ее сестры, неизвестно и по сей день. "Ничего мы о ней не знаем. Только однажды Валя спустя много лет приснилась моей маме. Аккурат в свой день рождения, в тот, когда Вале исполнилось бы 50 лет. Отца уже не было в живых. И вот снится маме, что они все вместе идут вдоль реки. Папа ведет Валю за руку. И вдруг она вырывается и ныряет в речку. Мама испугалась: "Дочечка, ты же утонешь". А та из воды ей отвечает: "Мама, чего ты боишься, я же уже большая", - снова душат слезы Анну Сергеевну.В Меппене умерла и бабушка Анны. Дедушку забрали на работу скотником у немца-фермера, маму отправили работать на швейную фабрику. Она вместе с другими женщинами уходила из барака еще затемно и возвращалась поздним вечером. Все это время дети были одни, из взрослых - лишь суровая немка-надзирательница, которая время от времени проверяла, чтобы малышня никуда не ушла. "А куда мы уйдем?! Сил-то нет. Даже чтобы поиграть. Да и что такое поиграть! Наши игрушки были - круглые камушки с дороги, а весной - пробившиеся сквозь щебень между бараками листочки травы. У меня за все детство не было ни одной куклы. Когда смотрю сейчас на них, слезы текут", - признается узница.Калейдоскоп детских воспоминаний навсегда запечатлел и сам лагерь: огороженный колючей проволокой периметр, страшные дощатые бараки, нары по обе стороны, устланные тряпьем, доставшимся от умерших людей. У выхода - бочок с кружкой на цепи (водички разрешалось попить). На весь барак - пару окошек под потолком у двери да одна-единственная тусклая лампочка. Оттого постоянный гнетущий мрак. И дикий, невыносимый, сводящий с ума голод. "Кушать хочется постоянно. Нас же никто не кормит: детям не положено - не работники. В соседнем лагере были дезертиры. Бросят нам через проволоку пустые или недоеденные консервные банки и хохочут, глядя, как мы пытаемся хоть что-то там найти, чтобы на язык положить. Бывало, когда часовой отойдет в другую сторону, мы к мусорке подберемся, чтобы найти хоть какие объедки. Так и выживали. Да спасибо французу, который иногда, когда развозил баланду взрослым, мог припрятать для нас что-то под бачок. Хоть корочку хлеба какую", - благодарна и сегодня доброй души человеку Анна Сергеевна.Однажды мама девочки, получая скудную трапезу после работы, попросила у немки, бывшей на раздаче, кусочек хлеба для Анечки. "Эта злющая немка как держала черпак, так и по лбу им маме - бац! За что? За маленькую просьбу ради ребенка", - поражается жестокости немки бывшая узница.О том, что голод в лагере был страшнее смерти, говорит и такой эпизод. Как-то мама Анны вне лагеря нашла кошелек с марками. Отдала его продавщице в лавочке, что была рядом. Та в знак благодарности угостила женщину булкой белого хлеба. "А мама была худенькая, одни только кости. Она спрятала хлеб под халат в подмышку. И сама для себя решила: "Пусть что хотят со мной потом в лагере делают. Убьют, посадят в карцер, но хлеба белого сегодня наедимся", - рассказывает Анна Сергеевна.Из госпиталя - в немецкий приютОт постоянного голода девочка совсем стала плоха. Уже почти не вставала. И только благодаря деду, который смог как-то договориться с фермером, на которого работал, попала в госпиталь. "Меня, больную, опухшую от голода, привезли в госпиталь. Откачали воду. Я себя как увидела потом в зеркале, испугалась - на лице жилы синие пульсировали, глаза огромные, голова не держится, скелет скелетом. Да и на ногах стоять не могла", - бывшая узница и по сей день не может спокойно думать о том своем отражении."В госпитале сначала меня немка-монашка откармливала. Она в ложечку мне немного пудинга и несколько капелек рома или чего-то подобного - для аппетита", - уточняет собеседница.Когда девочка немного набралась сил, стала заново уверенно ходить, ее отправили в немецкий приют - для онемечивания.Один раз матери Анны чудом удалось вырваться из лагеря и пробраться в приют. Когда женщина в полосатой робе с надписью OST зашла в палату, ребенок ее не признал и начал кричать. "Потом уже мама рассказывала, как горько наплакалась она, что дитенок не признал", - до сих пор просит прощения у мамы Анна Сергеевна за тот случай.Что за диво - шоколад! Воссоединилась с семьей Анечка уже после того, как в город вошли союзные войска. "Нас посадили на открытые машины, и когда мы ехали по городу, дети, с которыми я успела познакомиться в больнице, в приюте, кричали мне: "Ани, Ани", - рассказывает она. А еще запомнилось героине платьице от Красного Креста - с розовыми цветочками, с беленьким воротничком. "До сих пор в глазах оно стоит. Просто мечта", - возвращается в весну 1945-го гомельчанка. В ту весну она впервые попробовала и шоколад - диковинкой угостил один из англоговорящих солдат. "Пробовать поначалу было даже страшно. Я ведь до этого и в глаза такое лакомство не видела. Диво! Но отважилась. Оказалось вкусно", - улыбается героиня. Жизнь с нуля В Беларусь семья вернулась только в октябре: "То, что мы прятали, все было выкопано. И нужно было начинать все с нуля". Вскоре на сельсовет пришло письмо из-за Урала: писал отец Анны с просьбой, чтобы ему ответили, жива ли его семья. "Мама меня за руку, чемоданчик фанерный собрала - и к нему, туда. Нам в бараке дали комнатку маленькую. И стали мы там жить. В сентябре 1946 года я пошла в первый класс. И в первый же день на уроке учительница говорит: "В нашем классе есть девочка, которая видела войну. Она вам сейчас про нее расскажет". И я начала рассказывать все, что мне довелось увидеть", - катятся слезы из глаз героини.Но и там семья жила недолго. Анечка все чаще стала болеть: для подорванного концлагерем здоровья зауральский климат не подходил. А тут еще приключилась неприятность. "Был третий класс. Я шла в школу. Наши бараки были в низине, в воде, а школа - на высоте. Шла, опираясь на палку, прощупывая ей путь. В тот раз на конце палки не было гвоздя, чтобы можно было твердо закрепить ее и сделать следующий шаг. И в какой-то момент палка соскользнула, а я упала в ледяную воду", - ежится и сегодня от того холода Анна Сергеевна.Врачи сразу предупредили родителей: девочка жить не будет, слишком слабый организм. Анечка долго лежала в больнице. И было принято решение вывезти ее назад в Беларусь. Так семья вернулась в Давыдовку.После школы Анна Сергеевна поступила сначала в Гродненское культурно-просветительское училище, затем в Московский государственный институт культуры. Долгие годы работала в этой сфере - в Шушенском, в Давыдовке, в Гомеле."Беспамятство - самое страшное, что может случиться с человеком""Самый лучший праздник в нашей семье, у моих родителей всегда был День Победы. Никаких других так не ждали, как 9 Мая. Мама всегда в этот день садилась, вспоминала все былое - и плачет, и плачет, и плачет. А теперь и у меня главная мечта - дожить до 80-летия Великой Победы", - делится Анна Сергеевна.По ее словам, беспамятство - самое страшное, что может случиться с человеком. "Если забыть страшные уроки истории войны, они могут повториться. Мы через столько прошли. Боже мой! Молодежи нельзя это забывать. Нужно всегда помнить, как хрупок мир, и беречь его", - добавила она.БЕЛТА.-0-