Сто лет вдохновения. Рассказываем о династии белорусских музыкантов Оловниковых

Владимир Владимирович Оловников родился 16 января 1919 года - через две недели после провозглашения БССР. Разоренный Бобруйск, который захватывали то немцы, то поляки, ранняя смерть отца, мать, несмотря ни на что пытавшаяся дать сыновьям приличное образование… Потом не стало и матери.Единственной отдушиной для мальчика была Бобруйская музыкальная школа, которую он посещал со дня открытия в 1927 году. "Як яе былы вучань і выхаванец, шчыра дзякую старэйшым выкладчыкам школы Г.Ц. Каплану, Д.С. Карлінер, якія вучылі мяне і добра падрыхтавалі", - напишет он тридцать лет спустя в бобруйской газете "Ленінскі шлях".В 1934 году юный Оловников поступил в Минский музыкальный техникум. Усердно занимался у известного пианиста Михаила Бергера, но больше всего на свете хотел сочинять. И тут подвернулся случай. Консерватория, техникум, школа для одаренных детей располагались в одном здании на улице Кирова. Симфонист Николай Аладов преподавал теорию музыки во всех трех учебных заведениях и с удовольствием помог парню овладеть основами композиторского ремесла.Дальше консерватория. Второй композиторский набор, в котором блистали сразу три экстраординарных таланта: Абелиович, Вайнберг, Оловников. Своих преподавателей, способных научить искусству композиции, в БССР еще не было. Класс вел Василий Золотарев - любимый ученик Римского-Корсакова. Он жил в Москве, студенты ездили к нему каждый месяц, и он нагружал их по полной. Только одержимый мог осилить такой сумасшедший режим.Одновременно Владимир увлекся фольклором. В 1939 году на работу в Минск приехала 33-летняя выпускница Московской консерватории Лидия Мухаринская. Уроженка Тифлиса, она сразу "заболела" белорусскими народными песнями и заразила этой страстью студентов. Оловников повез Мухаринскую в Бобруйск, и ее захватила стихия еврейского народного танца. Много лет спустя из этого вихря впечатлений у молодого композитора родится невероятно яркая "Песня-баллада", посвященная Лидии Сауловне.В июне 1940 года фортепианные пьесы Оловникова "Недосказанное", "Маленькая баллада", "Навстречу ветру" прозвучали на Декаде белорусского искусства и литературы в Москве. Для третьекурсника это была огромная честь. Вскоре 21-летнего Оловникова приняли в Союз композиторов. Год спустя, 20 июня 1941-го, филармонический оркестр под управлением Ильи Мусина исполнил две части его Первой симфонии. "Особенно удачными следует считать симфоническую поэму М. Вайнберга и симфонию В. Оловникова", - писала "Советская Белоруссия".Назавтра молодой композитор сдавал последний госэкзамен. "Рано утром, еще не подозревая ни о чем, я поднялся в общежитии, чтобы кое-что немножко повторить, подготовиться к последним государственным экзаменам, - рассказывал Владимир Оловников в телефильме 1980-х годов, запись которого сохранил сын. - Очень рано вышел в консерваторию, и экзамен начинался рано. Меня заперли в классе, дали произведение для музыкального анализа, и я начал готовиться. Через некоторое время в класс ворвался бледный от волнения наш заведующий кафедрой Николай Андреевич Янчук и сказал только одно слово: «война»".Поначалу никто не думал эвакуироваться, если бы не актеры Брестского драматического театра, появившиеся 23 июня в общежитии консерватории. Словно в подтверждение их жутких рассказов на столицу посыпались бомбы. "С болью в сердце покинул пылающий как факел Минск, ставший для меня родным и любимым городом, - пишет Владимир Оловников в неизданной автобиографии. - Покинул не для того, чтобы искать спасения от фашистов в глубоких тылах эвакуации, а для того, чтобы найти свое место в боевом строю защитников Родины". "Решил, что надо становиться на защиту своей Родины, которая дала мне профессию".Владимира Оловникова зачислили курсантом Подольского артиллерийского училища 4 октября 1941 года, и уже ночью личный состав подняли по тревоге. Немцы рвались к Москве. Тогда впервые в его жизни прозвучала команда: "Коммунисты и комсомольцы, два шага вперед!" Наследник дворянской семьи Рынейских в ту пору не был ни тем, ни другим, но не позволил себе отсидеться в тылу. Шесть суток жестоких боев без еды, без теплых шинелей, со старорежимными трехлинейками против немецких танков - об этом кошмаре он не рассказывал даже сыну, и только музыковед Инна Зубрич в 1980-х годах сумела его разговорить и издала небольшую книжку с воспоминаниями композитора.В сентябре 1943 года правление Союза советских композиторов БССР в Москве ходатайствовало об отзыве Оловникова с фронта. Но тот отказался. В те дни он, гвардии старший лейтенант, заместитель командира по артиллерии 11-го отдельного гвардейского пулеметно-артиллерийского батальона Первого гвардейского Николаевского Краснознаменного укрепленного района, писал друзьям: "Наступать приходится в трудных условиях, преодолевая мощную оборону, минные поля и другие преграды, которые немец создавал почти два года. Хочется идти дальше и дальше вперед, неся радость и освобождение нашим советским людям, и мстить безжалостно за муки и горе народные, за детские слезы, за погибших товарищей".В рапорте он объяснил свой отказ ехать в Москву: "Я не мог выйти из того боя под Одессой. Не мог покинуть фронтовых друзей"."В наступательных операциях по изгнанию румыно-немецких захватчиков из Бессарабии с форсированием широкой водной преграды Днестровского лимана товарищ Оловников показал образцы личной отваги, мужества и умения управлять артиллерией батальона. Командуя артиллерийской группой по обеспечению высадки десантных групп укрепрайона на правый берег лимана, тов. Оловников огнем артиллерии батальона в ночь на 22.8.44 подавил огневую систему противника, в результате чего десантные группы успешно высадились и овладели плацдармом. При этом было уничтожено 12 пулеметных ДЗОТ, подавлено семь минометных, четыре артиллерийских батареи и уничтожено до 70 солдат и офицеров противника.В бою по ликвидации румыно-немецкой группировки в районе Сарата-Мика тов. Оловников, правильно оценив обстановку, умело организовал артиллерийское обеспечение наступающих подразделений батальона, в результате чего батальон захватил в плен свыше 1500 солдат и офицеров противника" - это выписка из наградного листа для представления Оловникова к награждению орденом Красного Знамени.Читайте также:"Проблемы тысячелетия": говорим с одним из самых молодых докторов наук в Беларуси1285 дней на войне: как известный ученый сражался на фронтах ВОВ и дошел до Берлина"Оркестры его обожали и боялись". Каким человеком был композитор Евгений Глебов?Он участвовал в освобождении Югославии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии. "Война меня закалила физически и духовно, научила заботиться о людях, отвечать за их судьбы и жизнь, распознавать людей не по словам, а по делам", - подытожил Владимир Оловников свой фронтовой опыт.Война показала также, насколько важна для него композиторская профессия. "Мучительно переживаю отсутствие музыки. Постепенно теряется слух", "Полтора года оторван от музыки, и это самое большое мое несчастье", "Наступать буду в темпе Presto, а беглый огонь из пушек - только шестнадцатыми в темпе Allegro без пауз", - писал он с фронта друзьям.  "Полтора года оторван от музыки, и это самое большое мое несчастье".Стране нужны были песни, и Оловников, считавший себя симфонистом, ответил на общественный запрос. Его первое произведение в этом жанре - "Песню о Доваторе" на стихи русского поэта Александра Лозневого - в 1948 году приобрела закупочная комиссия в Москве. Денег как раз хватило на очень скромную свадьбу. Избранница композитора, в ту пору студентка вокального отделения консерватории Лариса Илюкович, прожила с ним 47 лет.- Я только недавно понял, почему свои первые песни он написал о Доваторе и Брестской крепости, - говорит сын композитора Игорь Оловников. - Это его главные впечатления о войне и подвигах наших людей.Больше ста песен сочинил Владимир Владимирович за три десятилетия активного творчества. В них отразилась богатая история страны. "Радзіма мая дарагая…" чуть не стала государственным гимном, но воспротивился сам композитор. После его смерти знаменитую "Песню о Минске" на слова Игната Панкевича признали официальным музыкальным символом нашей столицы. Или еще одна интересная история. "Лесную песню" на стихи Адама Русака хормейстер Геннадий Цитович записал у бывших партизан как народную: суровые мужики пели ее и плакали. А самого композитора чуть не побили бывшие партизанские командиры, когда он на встрече в Ушачах заявил, что сочинил ее в 1954 году: "Да как? Да что вы говорите?! Мы пели ее в лесу у костра, это наша песня". "И знаете что? Они правы, - с улыбкой говорил потом студентам Владимир Владимирович об этом инциденте. - Неважно, кто и когда эту песню написал. Если считают ее своей, пусть забирают. Что подсказано народом, пусть и уходит в народ".Не забывал Оловников и об академических жанрах. Великолепны его симфонические поэмы "Нарочь" и "Партизанская быль", вошедшие во все хрестоматии по белорусской музыке.- Отец мог стать выдающимся симфонистом, - уверенно заявляет Игорь Оловников. - Он пожертвовал этой стороной своей деятельности ради безразмерных общественных обязанностей, к которым относился с огромной ответственностью.Вступив в партию в 1945-м, Владимир Владимирович вскоре стал членом обкома, а затем и ЦК КПБ. Избирался депутатом Верховного Совета БССР шестого и седьмого созывов. Не имея никогда личного автомобиля, ездил по стране на поездах и автобусах, встречался с людьми, узнавал их нужды, помогал. Когда просили - пел, хотя голос его, по словам Игоря Владимировича, оставлял желать лучшего. Но ведь главное в песне - не голос.- Однажды его подняли телефонным звонком в три часа ночи, - вспоминает сын. - Возле Крыжовки случилась страшная железнодорожная катастрофа. Его включили в состав правительственной комиссии.При неимоверной занятости общественными делами ни разу не пропустил урок в консерватории. Неофициально его теоретический курс именовался "системой Оловникова". Это был своего рода сопромат для композиторов, охватывающий все аспекты строения музыкальных произведений: от голосоведения до симфонизма.Его конспектов хватило бы на несколько диссертаций, но он не тратил время на доказательство своей компетенции.Посчастливилось быть студенткой Владимира Оловникова. Вспоминаю его длинную-длинную металлическую указку, которая безжалостно "обнажала" мои недочеты в нотной тетради. Владимир Владимирович в те дни уже болел, и я ходила на индивидуальные занятия к восьми утра в его скромную квартиру, где хозяйничали коты - полосатая Квинта и ее сын, черный Люцифер. Они сидели на верхней крышке пианино, готовые, казалось, при малейшей ошибке спрыгнуть мне на руки.- Кошки были о-очень музыкальны! - смеется сын композитора. - Люцифер обожал ре-бемоль мажор.Двадцать лет Владимир Оловников управлял консерваторией, и она неизменно все эти годы сияла отполированным паркетом, звенела вымытыми хрустальными люстрами и стлалась под ноги чистыми ковровыми дорожками. Рояли идеально держали строй, а люди - от уборщицы до проректора - трудились как слаженный оркестр, в котором ни одна нота не раздражала слух знатока.В начале 1970-х годов стараниями Владимира Владимировича на Старовиленской выросло лучшее в стране студенческое общежитие. Здесь комфортно разместились не только консерваторцы, но и студенты музучилища, и школьники из 11-летки при консерватории, и юные танцовщики. Комнаты на два-три человека, в каждой пианино. Особым предметом заботы ректора был фольклорный кабинет. Летом на арендованном автобусе мы выезжали в глубинку за песнями. Жили в палатках, а чтобы не голодали, Владимир Владимирович давал нам с собой два ящика дефицитной тушенки. Лишь позже узнала, что он покупал ее в цековском распределителе за собственные деньги.Оловников не был добреньким. Ложь, мошенничество, подлость, интриги он не прощал никому и никогда. Самолично читал сочинения абитуриентов и благодаря своей колоссальной эрудиции безошибочно вылавливал плагиат. Пойманный на обмане, будь он трижды гений, получал у него волчий билет.В 1972 году Союз композиторов БССР выдвинул на Государственную премию двух композиторов-песенников - Владимира Оловникова и Юрия Семеняко. Понятно, что награду могли присудить только одному.- Папа был возмущен до предела, решив, что их хотят столкнуть лбами, и снял свою кандидатуру в пользу друга, - рассказывает Игорь Владимирович. - Он всегда оставался чуточку военным человеком. Был пунктуален и требовал этого от других. Его уважение и доброту надо было заслужить.Можно сказать, сын с колыбели рос в музыке отца.- Он любил сочинять за фортепиано. Искал и нащупывал удивительно красивые мелодии, тщательно отделывал каждую фразу, - рассказывает Игорь Владимирович. - Именно отец преподал мне первые музыкальные уроки. Как сейчас помню, он сыграл мне "Патетическую" сонату Бетховена и сказал: "Вот так надо писать музыку".Судьба ребенка в музыкальной семье была предрешена. Но Игорь Оловников в ту пору увлекся совсем другим.- Мой дедушка по материнской линии был мастером на все руки. С закрытыми глазами мог собрать и разобрать часы, телевизор. Своими силами построил дом и сделал мебель, - продолжает он свой рассказ. - Лето я проводил рядом с дедом, и впечатления от его умений были тогда сильнее, чем от музыки. Игорь Владимирович и сейчас любит посидеть с паяльником, а в компьютерах и цифровых технологиях разбирается не хуже многих профессионалов.- Мне всегда хотелось создать своими руками что-то материальное, потому что музыкант-исполнитель творит только идеальное, - признается сын выдающегося композитора. - Искусство неуловимо: произведение, прозвучавшее в концерте, завтра невозможно в точности повторить. Разве что записать на диск, но звукозапись мертва. Истинно только настоящее, живое исполнение на концерте. Вот почему меня всегда тянуло к технике и к хозяйству. У нас в квартире лет двадцать не было ни сантехников, ни электриков - я все делаю сам.h3, выравнивание по центру "Он всегда оставался чуточку военным человеком".А еще Игоря Владимировича в детстве увлекал футбол, что не лучшим образом отражалось на занятиях музыкой. Ирина Александровна Цветаева, его несравненная учительница фортепиано, не раз вызывала в школу отца: "Игорь второй урок подряд пришел неподготовленный. Он мало занимается. У него талант, он мог бы очень хорошо играть, но он бездельничает! Я хочу, чтобы вы на него повлияли".- После такого разговора в доме разразилась гроза, - вспоминает Игорь Владимирович. - Составлен был жесткий распорядок дня: подъем в восемь, четыре часа за инструментом, потом в школу.В 11-летке при консерватории общеобразовательные уроки проходили во вторую смену, чтобы дети с утра занимались музыкой.- Какое-то время я и вправду жил по расписанию, но потом все возвращалось на круги своя, - с усмешкой продолжает Игорь Владимирович. - Отец считал, что трудолюбие крайне необходимо музыканту. Сам он вставал в шесть утра и работал, как каторжный.То ли шутя, то ли всерьез Игорь Владимирович утверждает, что трудолюбие в нем так и не проснулось. Но пробудился интерес. Случилось это в десятом классе, когда Цветаева дала ему поиграть 12-ю рапсодию Листа, произведение настолько виртуозное, что пианисты средней руки до него просто не добираются.С фортепианной техникой у Игоря всегда было блестяще. Еще тогда, когда он, одиннадцатилетний, исполнял с оркестром рапсодию Кабалевского на тему вальса "Школьные годы".- Все волновались: родители, Цветаева, дирижер, оркестранты, но только не я, - смеясь вспоминает профессор.Но Лист не Кабалевский, к нему нужен подход. "Да что же ты так скучно, так формально играешь? - раздражалась учительница. - Ведь можно фантазировать, по-всякому эту цыганщину исполнять".- Я просидел дома за роялем до одиннадцати вечера, - улыбается известный пианист. - Пробовал сыграть один и тот же эпизод тихо и громко, с педалью и без педали. Экспериментировал, склеивал кусочки. Пришли родители и страшно удивились: "Игорь до сих пор занимается? Надо это прекращать, кругом соседи".На следующем уроке Цветаева его буквально не узнала. Эту пьесу он потом играл на разных конкурсах с большим успехом.Как и отец, Ирина Александровна Цветаева была одновременно доброй и строгой. Долго держала парня на классической "диете": не подпускала к Шопену, боясь испортить вкус молодого пианиста, только этюды. А юное сердце жаждало романтики.Выручил народный артист СССР, профессор Московской консерватории Яков Флиер. Цветаева с ним дружила, они вместе занимались в классе великого русского пианиста Льва Оборина. Теперь она привезла к Якову Владимировичу своего любимого ученика. Игорь сыграл тщательно подготовленную программу, Флиер выслушал и спросил: "Молодой человек, а Шопена вы играете?" Узнав, что нет, удивился: "Что? Ни одной баллады? В таком возрасте? Надо пройти обязательно".По возвращении в Минск Ирина Александровна с крайней неохотой разрешила ему играть Вторую балладу.Зато в Московской консерватории Игорь, как говорится, дорвался. Переиграл весь романтический репертуар, осваивал органное искусство под руководством Льва Ройзмана, вместе с закадычным другом Мишей Плетневым посещал класс композиции Альберта Лемана.- Еще со школьных лет я перекладывал для фортепиано органные сочинения Баха и многое другое, - рассказывает Оловников-младший. - Леман настаивал, чтобы я занялся сочинением. Но это не мое. Знаете знаменитую фортепианную пьесу Джона Кейджа, когда пианист выходит на сцену и три минуты сорок четыре секунды сидит, не прикасаясь к клавишам? Когда его спросили, что это значит, композитор ответил: "Мне нечего сказать, и я об этом заявляю".Семь лет в консерватории и ассистентуре пролетели как один день. После смерти Флиера Оловников занимался у Михаила Воскресенского. Конкурсы, концерты, каждодневный тяжелый труд…Распределили его солистом в Белорусскую государственную филармонию. Но тут же встал вопрос о службе в армии. Отец принципиально не ударил палец о палец, чтобы порадеть за сына. Игорь Владимирович год осваивал военную профессию связиста, отбивал морзянку, таскал провода. И только потом его перевели в Ансамбль песни и пляски Краснознаменного Белорусского военного округа.Задала Игорю Владимировичу вопрос: почему он, один из самых ярких пианистов Советского Союза, в 1980-х годах не уехал в Москву, а остался в Беларуси? Почему в хаосе начала 1990-х, когда музыканты десятками разбегались по всему миру, он крепко держался Родины?- Потому что здесь мой дом, моя земля, мой образ жизни, мои ценности, мои люди. Сколько раз уговаривали меня сменить место жительства! А зачем? Чтобы больше зарабатывать? Какой в этом смысл? Только в Беларуси мне по-настоящему хорошо. Я объездил с гастролями весь мир, но главный мой слушатель здесь, - говорит маэстро.- Игорь Владимирович очень глубоко понимает миссию артиста, - говорит бывшая студентка Оловникова-младшего, заведующая кафедрой Белорусской консерватории кандидат искусствоведения Ирина Оношко. - Бывает в самых отдаленных населенных пунктах, приобщая детей и взрослых к высокой академической музыке. Тридцать лет назад его приезд в Могилев решил и мою судьбу.Ирине Оношко тогда было двенадцать. Как и многие девчонки, она ходила в музыкальную школу, но игра на фортепиано не слишком увлекала.- Выступление Оловникова произвело на меня настолько сильное впечатление, что я тут же захотела стать музыкантом, - признается Ирина Юрьевна. - Назавтра он проводил мастер-класс. Моя учительница попросила меня прослушать, и после его одобрительных слов я готова была заниматься по шесть часов в день.С того времени Ирина раз в год, а то и чаще приезжала к Оловникову на консультации, а когда поступила в консерваторию, попросилась к нему в класс.- Игорь Владимирович - божьей милостью учитель, доброжелательный, с юмором, - рассказывает моя собеседница. - Мгновенно "ставит диагноз" и подбирает ученику наиболее подходящий репертуар. Дает свободу выбора - не давит, не висит над душой. Хочешь заниматься - посвятит в глубочайшие тайны профессии, нет - твое дело. Был рад, когда я выбрала научную карьеру, и помогает мне в работе над докторской диссертацией.Именно Игорь Владимирович приобщил свою ученицу к текстологической и архивной работе. Под редакцией Оловникова-младшего вышло около тридцати сборников белорусской фортепианной музыки XVIII-XX веков.Но главное увлечение и гордость маэстро - фортепианные транскрипции. Более сотни произведений разных жанров переложил он для исполнения на любимом инструменте. От песни до балета, от Пьяццолы и Игоря Корнелюка до Кортеса и Мдивани - таков диапазон его творческих интересов.- После семи лет учебы в Москве мне показалось, что белорусский фортепианный репертуар явно недостаточен, - объясняет Игорь Владимирович. - Концертных пьес для нашего инструмента было очень мало, и они не шли ни в какое сравнение с лучшими образцами симфонической, балетной музыки белорусских классиков Анатолия Богатырева, Евгения Глебова, Генриха Вагнера, Сергея Кортеса, Андрея Мдивани.С особым трепетом пианист "переводит" на фортепианный язык произведения отца. Все началось со скрипичной "Юморески" Оловникова-старшего. Недавно сын с большим успехом исполнил по-настоящему уникальное произведение "В. Оловников. Восемнадцать песен-прелюдий".- Почти все из ста двадцати песен отца имеют летописную природу, - утверждает пианист. - В них запечатлена послевоенная история Беларуси: восстановление хозяйства, возвращение к мирной жизни. По прошествии долгих лет тексты многих из них стали неактуальны, а музыка до сих пор привлекает свежестью, оригинальностью, тщательностью отделки. Эти шедевры заслуживают того, чтобы их возродить.  "Только в Беларуси мне по-настоящему хорошо. Я объездил с гастролями весь мир, но главный мой слушатель здесь".Игорь Владимирович Оловников истово и целеустремленно продолжает миссию отца, воплощая нежность и любовь к Родине в своей вдохновенной и виртуозной игре, педагогической и общественной деятельности. "Его вклад в сохранение и развитие традиций белорусского академического искусства - образец наивысшего служения национальной культуре", - подчеркнул в своем поздравлении по случаю 70-летия народного артиста Беларуси Президент Александр Лукашенко.| Юлия АНДРЕЕВА, журнал "Беларуская думка". Фото БЕЛТА, Сергея ШЕЛЕГА, из личного архива Игоря ОЛОВНИКОВА, а также из открытых источников.