На протяжении многих десятилетий тема домашнего насилия в Беларуси замалчивалась, и потребовалось немало усилий, чтобы вывести ее из этой позорной тишины. О социальной зрелости общества свидетельствует уже само признание того, что домашнее насилие, которое вершится за закрытыми дверями над женщинами, детьми, стариками, - не просто "дело семейное", не частная проблема жертв и агрессора, а многоликое зло, травмирующее конкретных людей и уродующее человеческие отношения в целом. О том, чем чреваты стереотипы "не выносить сор из избы", "бьет - значит любит", "нет дыма без огня", с чем сталкиваются жертвы домашнего насилия и что мешает им изменить свою жизнь, в беседе с корреспондентом БЕЛТА рассказала председатель МОО "Гендерные перспективы" Ирина Альховка.
- По данным ООН, около 603 млн женщин живут в странах, где домашнее насилие до сих пор не считается преступлением. В Беларуси, казалось бы, есть понимание того, что домашнее насилие далеко от нормы семейных отношений. И при этом, как свидетельствуют результаты социологического исследования, от домашнего насилия страдают каждые три из четырех женщин. Это шокирующие цифры. Ирина, на ваш взгляд, удалось ли пошатнуть извечные стереотипы в отношении домашнего насилия?
- К сожалению, налицо огромный разрыв между тем, как мы считаем и как мы делаем. Только 4% мужчин и женщин (данные обследования, проведенного Белстатом) признали, что бить своего супруга можно. И при этом 75% женщин подвергаются насилию. Получается, есть понимание того, что хорошо и что плохо, но действия противоречат этому пониманию. Такая же ситуация и в отношении использования жестоких методов воспитания детей. Треть родителей заявляют, что детей бить нельзя. И при этом 60% детей подвергаются физическому воздействию со стороны самых близких людей. Понимание, увы, не переросло в практику поведения. Мы достигли определенного уровня знаний о пагубности насилия, теперь нужно все усилия направлять на изменение поведения.
По моему мнению, наметился сдвиг в понимании того, что жертве не должно быть стыдно за ситуацию, в которой она находится. Это результат в том числе масштабных информационных кампаний, которые проводятся в стране.
Вина за насилие полностью лежит на агрессоре, кем бы он ни был по своему статусу и вне зависимости от того, пьян он или трезв. Согласитесь, если домашний тиран не набрасывается с кулаками на своего начальника или соседа-дебошира, у которого плечи пошире, значит, он в состоянии контролировать себя. Еще один аргумент - агрессор зачастую наносит удары так, чтобы не оставлять следов (улик), - значит, вполне отдает отчет своим действиям.
А вот стереотип о том, что женщина сама провоцирует насилие, по-прежнему широко распространен, причем не только в мужской среде, но и женской. Часто приходится слышать, что, мол, умная жена найдет подход к любому мужу, что нужно выполнять свои женские обязанности как следует, что не надо пилить мужчину, придираться к нему, упрекать, тогда и насилия не будет. Это заблуждение. Согласитесь, конфликты происходят в каждой семье, но ведь не везде семейные проблемы решаются рукоприкладством! Такой стереотип опасен тем, что оправдывает семейного агрессора, априори обвиняя его жертву. В интернете на эту тему немало комментариев, некоторые вызывают просто оторопь: "Женщину надо бить, чтобы знала свое место", "Жену надо постоянно "учить", чтобы не открывала рот лишний раз" и проч.
- Сейчас все чаще упоминается термин "виктимное поведение". Мол, действия и поступки человека (в данном случае жертвы семейного агрессора) провоцируют желание на него напасть или усиливают вероятность того, что тот попадет в скверную ситуацию. Чем опасна виктимизация жертв домашнего насилия?
- Фактически виктимология переносит часть вины на жертву, которая-де своим поведением сама накликала на себя беду: не умеет выстроить нормальное общение с супругом или партнером, не разбирается в его настроении, лезет под горячую руку. В вопросе виктимного поведения также много стереотипов.
Безусловно, если человек долгое время находится в ситуации семейного насилия, его поведение изменяется. Нельзя переживать длительные травмы без всяких последствий: женщина начинает сомневаться в себе, подстраиваться под партнера, испытывать вину (мол, соседи живут себе спокойно, а у нас в семье все проблемы из-за того, что я делаю и говорю не так, что я нахлебница у работающего мужа, что неправильно воспитываю детей, что не умею готовить, не умею себя показать перед гостями с лучшей стороны и т.д.). Как считают психологи, такое поведение может стать "магнитом" для дополнительной агрессии. Но прежде чем корить жертву извечным "сама виновата", нужно дать ответ на главный вопрос: кто отвечает за случаи насилия? И не является ли виктимное поведение следствием насилия, а не его причиной? Как бы ни вела себя женщина, у агрессора есть выбор: ударить, выслушать, проигнорировать, задать вопрос и т.д. Он выбирает кулак.
Давайте перенесем эту ситуацию с частной территории на публичное пространство. Итак, если у человека дорогая машина - значит, он провоцирует угонщика, если у человека портмоне в заднем кармане брюк - он привлекает вора, если человек идет по улице в красивой одежде и дорогих украшениях - он притягивает грабителя? Можем ли мы представить, что в суде такое поведение пострадавших будет оправданием для преступников?! Но именно так и происходит с жертвами домашнего насилия. В случае с угонщиком, вором, грабителем мы не задаемся вопросом, так ли невинна жертва преступления, а с жертвой домашнего насилия на обывательском уровне это постоянно муссируется.
У насилия - и это доказано - гендерно обусловленная природа. Если психологическому насилию, как показывают социсследования, подвергаются в одинаковой степени и мужчины и женщины, то от физического насилия женщины страдают гораздо в большей степени (в 85% случаев агрессором выступает мужчина, в результате перенесенного насилия почти каждая десятая женщина теряла трудоспособность). Психологическое насилие со стороны женщины (когда она "пилит") - преимущественно такая своеобразная форма защиты от перспективы физического насилия. Об этом свидетельствуют международные исследования.
В Хорватии, например, сложилась исключительная коллизия: там есть понятие первичный и вторичный агрессор, и в случае семейного насилия полиция забирает обоих "фигурантов". Но это завело систему в тупик: если оба агрессора, оба виноваты, то кому оказывать помощь и какую? Первым - чтобы не били, вторым - чтобы не плакали? Очень важно, чтобы такой обывательских подход (типа оба хороши) не перешел в юридическую плоскость.
Кстати, в прошлом году Украина отменила виктимный принцип при рассмотрении ситуаций семейного насилия, признав его иррациональность, неэффективность.
- По данным социсследования, 16,9% пострадавших от домашнего насилия не обращаются за помощью, так как стыдятся и боятся потерять репутацию; 15,9% женщин надеются, что это не повторится; 13,8% - не хотят навредить партнеру или мужу; 8,5% - боятся подвергнуться большему насилию. И, полагаю, это далеко не исчерпывающий перечень причин, по которым жертвы насилия молчат и терпят, терпят и молчат... Причем речь идет не только об обращении к правоохранителям, зачастую домашний террор - тайна за семью печатями даже для близких родственников и друзей. Тем не менее, по некоторым оценкам, стало больше женщин, которые хотят привлечь своих обидчиков к ответственности. Почему остальные этого не делают?
- Очень серьезный аргумент - дети. Обращение в правоохранительные органы по поводу домашнего насилия свидетельствует о семейном неблагополучии. Если в семье воспитываются дети, то женщина рискует их потерять - детей могут изъять из семьи как находящихся в социально опасном положении. Причем большинство обидчиков этим шантажирует женщин, о вероятности такого сценария предупреждают и правоохранители. Женщину, безусловно, это останавливает. Она отчаянно беспокоится за судьбу детей - гораздо больше, чем за свою.
Второй немаловажный аспект. Как только женщина предпринимает активные действия против агрессора, начинается эскалация насилия. Об этом свидетельствует и мировая практика: тиран озлобляется, поскольку жертва выходит из-под его контроля.
Насилие в семье - это не от любви, это вопрос власти и контроля. Выйти из этой ситуации, разорвать цепи тотального контроля женщине крайне сложно, поскольку она находится на протяжении нескольких лет, а то и десятилетий в зависимом, униженном положении, у нее формируется страх и комплекс вины. Плюс к этому женщина, как правило, не имеет средств к существованию, жилья, профессии, налаженных дружеских и родственных связей (агрессор об этом, как вы понимаете, "позаботился").
Я считаю, что дела по домашнему насилию должны быть не частного обвинения, а публичного (сейчас они рассматриваются только по заявлению пострадавшей стороны). Полагаю, было бы правильно, чтобы свидетельства, скажем, соседа, других посторонних лиц было достаточно для привлечения агрессора к ответственности, как это происходит в отношении проявленного к детям насилия. Нет, ждем заявления от запуганной, психологически раздавленной женщины, пока не прочитаем в криминальных сводках о тяжких телесных повреждениях и убийствах.
Кстати, в России обсуждается предложение сделать такие дела получастными-полупубличными.
- А есть ли ощутимый прогресс в Беларуси в сфере законодательства и его реализации?
- За последние пять лет прогресс очевиден. Формируется специализированное законодательство, развивается межведомственное взаимодействие, растет профессиональная компетенция специалистов. Тема домашнего насилия перестала быть табуированной, она обсуждается не только на кухнях, но и на страницах печати, в интернете, она становится предметом совещаний в госорганах. Считаю большим достижением, что эта проблема приобретает все большее общественное звучание. Развиваются сервисы для пострадавших (сеть кризисных комнат в структуре территориальных центров социального обслуживания населения, приюты общественных и международных организаций, национальная горячая линия). Большой вклад внесла реализация проектов международной технической помощи, которые стали катализатором для активизации работы по противодействию домашнему насилию. Что касается общественных организаций, то у них есть своя ниша, есть кредит доверия со стороны пострадавших и, я бы сказала, большая гибкость в методах работы с пострадавшими.
Вместе с тем быстрые изменения негативно отражаются на содержательности и глубине проработки многих вопросов. На мой взгляд, не хватает системности в решении проблемы домашнего насилия. Например, в стране насчитывается уже 105 кризисных комнат, это очень хорошо. Но насколько дружественна процедура принятия пострадавших? Может ли заселиться женщина, которая уже стоит на пороге кризисной комнаты буквально в тапочках и халате, сможет ли она там переночевать, покормить детей? Утверждено типовое положение о работе кризисных комнат, но, как показывает анализ, ситуация отличается в зависимости от территории (это зависит от решений местных властей). В некоторых регионах от пострадавшей женщины требуется обращение в милицию, чтобы она могла получить помощь в кризисной комнате (кстати, это не регламентировано никакими документами). Мое глубокое убеждение: такой подход недопустим.
Обращение в милицию для многих женщин - крайне сложный шаг. Ведь пострадает репутация семьи из-за неизбежной огласки, придется платить штраф (кстати, из семейного бюджета), дети попадут в категорию находящихся в социально опасном положении со всеми вытекающими последствиями. Есть много "но", которые не дают женщине сделать этот шаг. Однако почему это должно становиться препятствием для помощи жертвам домашнего насилия?! Корень проблемы в том, что на оказание помощи расходуются бюджетные деньги, и подтверждением целевого расходования средств считается факт обращения в милицию с заявлением на агрессора. Получается, бумажка первична, а пострадавший человек в острой кризисной ситуации - вторичен? Возникает проблема и с теми, кто, желая сохранить конфиденциальность, обращается за помощью не по месту регистрации. Поскольку средства на эти цели идут из местного бюджета, то "чужим" здесь не место? Кстати, негосударственные приюты принимают пострадавших без территориальной привязки.
Помощь должна быть эффективной, то есть ориентированной на человека вне зависимости от того, живет он в столице или маленьком населенном пункте.
- В Беларуси немало усилий было потрачено на то, чтобы наладить механизм межведомственного взаимодействия в решении проблемы домашнего насилия. Создан механизм действий, однако нельзя сказать, что его колесики вертятся синхронно.
- Вопрос межведомственного взаимодействия отнесен к компетенции местных властей. Но возникает вопрос о том, кто координатор. Например, в вопросах противодействия торговли людьми координатором является МВД, а в вопросах борьбы с семейным насилием такой ясности пока нет. По моему мнению, целесообразно сокоординаторство органов правопорядка и социального обслуживания. Я считаю, что нужно объединять многие сервисы для жертв трафика и семейного насилия, не нужны две разные структуры. По такому пути пошли во многих странах, например, в Молдове.
Когда задают вопрос об эффективности принимаемых мер, то ответ на него скорее основывается на личных ощущениях и субъективных оценках. Вопрос сбора информации и статистики фактов домашнего насилия не регламентирован. Да, есть данные о количестве возбужденных уголовных дел, но нет сведений о том, каков вердикт суда, каков социальный портрет жертвы насилия и т.д.
- Я бы не сбрасывала со счетов пассивную позицию пострадавших - они считают, что стоит им только заявить о своей проблеме в кризисную комнату, в общественную организацию, и сразу проблему кто-то за них решит, а если нет - то все вокруг черствые бюрократы.
- Мы неоднократно сталкиваемся с тем, что люди, отважившись обратиться за помощью, хотят все и сразу - и приют, и деньги на жизнь, и работу, и приговор агрессору. Но этого нельзя получить одномоментно и без усилий со своей стороны, так не бывает.
Как показывает анализ звонков на горячую линию 8-801-100-8-801 и обращений в приют МОО "Гендерные перспективы" (открыт более года назад), у клиенток - правовая каша в голове. Они не сведущи в вопросах развода и раздела имущества, установления опеки над детьми, не понимают разницы между прокуратурой, органами следствия и судом, считают, например, что защитное предписание заработает с момента первого обращения в милицию. Они настаивают на том, чтобы эту новую норму законодательства применили к бывшим супругам (увы, по законодательству те не являются членами семьи и на них не распространяется действие защитного предписания, по которому агрессора могут временно - от 3 до 30 суток - лишить права проживать в своем доме, даже если он является собственником). Поэтому необходимо повышать правовую грамотность жертв насилия и рассказывать о том, как на практике работают законодательные меры защиты.
Хочу подчеркнуть, что случаев экономического, психологического, физического насилия со стороны бывших мужей очень много - женщины вынуждены жить с ними на одной жилплощади, имеют общие обязательства по жилищному кредиту и т.д. К нам на горячую линию обращались клиентки, чьи бывшие мужья демонтировали в квартире унитаз, перекрывали воду, обрезали кабельные провода, отключали интернет, мочились в обувь и т.д. В национальном законодательстве нет понятия экономического насилия, можно говорить только о психологических последствиях таких действий. И, как я уже говорила, понятие домашнего насилия не распространяется на бывших супругов. Надеюсь, что в новом законе о профилактике домашнего насилия, разработка которого ведется Министерством внутренних дел, это будет учтено.
Елена ПРУС
- размещаются материалы рекламно-информационного характера.